ЗДРАВСТВУЙТЕ А У НАС ОПЯТЬ ПИТЕР ПЭН

[L]Мистер Бартон[/L] <a href="http://silber-mond.diary.ru/p193116924.htm">пишет</a> фик "Детские игры" (Пэн/Крюк, PG-13, драматическая игра)

Название: Детские игры
Размер: мини (1 794 слов)
Пейринг/Персонажи: Пэн/Крюк, Эмма за кадром
Жанр: драматическая игра
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: цветущий хэдканон с первого же абзаца джаст бикоз
Краткое содержание: Прелесть игры в том, что никто не лжет. Просто не смеет, даже сам Пэн.

Прослушать или скачать Metallica Enter Sandman бесплатно на Простоплеер

Прослушать или скачать Oomph Augen Auf бесплатно на Простоплеер


Во время очередного привала Эмма рассказывает им, что в обычном (она наконец прекратила называть его "нормальным") мире это были три разных персонажа.

Есть Питер Пэн — мальчик, который не взрослеет. Он живет в волшебной стране с девочкой Венди и Потерянными мальчишками, спасает их от Капитана Крюка и считается одним из самых добрых героев.

Есть Гамельтонский крысолов — легенда рассказывает о том, как он спас целый город от нашествия крыс — они послушно следовали за мелодией его дудочки прямиком в море.

Есть Песочный человек, кто в зависимости от рассказчика может быть как волшебником, так и злодеем. Одни говорят, что он приносит хорошие сны, другие боятся кошмаров, что он насылает.


Крюк про себя удивляется, насколько иными и в то же время правдивыми были истории мира, не знавшего настоящей цены магии.
Мальчик, который не взрослел и потому превратил всю жизнь в самую опасную из игр.

Мальчик, на звуки чьей игры слетались бездомные, недолюбленные (те же крысы, сколько их было в каждом городе?) дети.

Мальчик, приходящий по ночам к спящим и не спрашивающий разрешения войти. Мальчик, выглядящий безобидным олененком (у Тинкербелл свои сравнения), на деле был рысью — гибкой, обманчиво красивой и небольшой по сравнению с сородичами, но, как оказывалось, куда более быстрой и смертоносной.



Он проклинает его тысячи тысяч раз и берется за любое дело в надежде, что ему предложат в оплату что-то, что поможет вернуться на тот остров. Теряет руку, женщину, почти что жизнь. А потом Пэн приходит к нему сам.

— Ты стал хорошим пиратом, — усмехается он, сложив руки на груди и оценивающе разглядывая Крюка. — Ты вырос. Работай на меня.

Покровительственные интонации звучат в его голосе так естественно, словно он вовсе не пятнадцатилетний мальчишка в разорванной рубахе.

Крюк присматривается повнимательнее.

"Вовсе не" растворяется в чужом взгляде.

Он соглашается.



Он думает — Пэн пошлет его убивать. Думает, что сможет втереться к нему в доверие. Думает отомстить, едва появится возможность.

— Правда или действие? — спрашивает Пэн, Крюк тут же выбирает.

Пэн приводит его на остров и оставляет выживать.

Через несколько дней он оказывается на грани смерти от жажды. Во всяком случае, так кажется. Но если уж ему суждено сдохнуть на острове, то он не собирается умирать его рабом.

Тропический запах щекочет ноздри, дразня своей свежестью и ноткой чего-то знакомого. Крюк тяжело выдыхает — сил шевелиться нет, но когда носа вдруг касается прохладная рука, резко распахивает глаза. Пэн — проклятое чудовище — сидит рядом, задумчиво косясь на валяющегося на земле Крюка, и потягивает через соломинку кокосовое молоко.

— Надо же, выжил, — Пэн выглядит удивленным, но его взгляд выдает не досаду, а одобрение. Одобрение собственным мыслям — словно все идет согласно какому-то неизвестному Крюку плану.

— Отомстить, значит? — он причмокивает губами, пробуя фразу на вкус. — И как получается?

— Прекрасно, — высохшее горло дерет от любой попытки произнести хоть звук, но усмешку Крюк из себя все же выдавливает — насколько может нахально.

— Я ждал от тебя... — он не заканчивает фразу, предоставляя сделать это Крюку самому. Капля молока стекает по подбородку и впитывается в грязно-зеленую ткань штанов.

Крюк невольно облизывается.

— Худшего? — шепотом заканчивает он.

Вместо ответа Пэн отпивает свой коктейль прямо из разломанного кокоса и, резко склонившись, прижимается губами к губам Крюка.

Молоко с горячим привкусом рома льется в пересохшее горло, Крюк дергается, закашлявшись, одновременно отплевываясь и стараясь проглотить как можно больше.

Питье могло быть отравлено, так же отравлено как тот родник, как могла быть отравлена любая пища и вода на острове, но его пьет сам Пэн, а он не стал бы подвергать себя подобной опасности.

— Лучшего, — поправляет Пэн.

Его вариант лишь звучит несколько приятнее, суть же остается такой же.

Отвратительно.

Крюк хочет было огрызнуться, но мир перед глазами резко летит вниз по спирали и рушится в темноту.


Он приходит в себя посреди хоровода звуков: треска костра, топота ног и веселого смеха и хлопков ладоней в такт соловьем заливающейся свирели.

— Вода не отравлена, — сообщает голос справа.

Феликс. Единственный из свиты Пэна, кого он запомнил. Единственный, кто стоит запоминания.

— Выпей половину, — это уже Пэн. Музыка прерывается на секунду, чтобы тут же продолжиться, замедляясь, смягчаясь.

Крюк с трудом разлепляет глаза, чтобы увидеть, как вызывающе прищурившийся Феликс одним глотком осушил треть пустой кокосовой скорлупки.

Тогда этой демонстрации было достаточно, чтобы вырвать нехитрый сосуд из его рук и залпом проглотить оставшееся, ощущая, как измученное жаждой тело в буквальном смысле оживает. Только спустя некоторое время он осознает — Феликс, не моргнув глазом, выпил бы чистейший яд, если бы так пожелал Пэн.

Он до сих пор не может объяснить, на чем строится авторитет Пэна. Он не ласков с теми, кого приводит на остров, но к нему тянутся. Бывает жесток, иногда — слишком, иногда — незаслуженно, но его не боятся. Обижает — от него не ждут извинений. Позволяет им делать, что угодно, в то же время устанавливая незыблемые правила — но никто не подвергает их сомнению. Убивает — у него не спрашивают причин.

Крюк кривился, анализировал и с каждым днем все больше и больше отдалялся от своего изначального плана.


— Здесь любой найдет себе игру по душе, — откровенничает как-то Пэн. Он стоит, облокотившись на штурвал и вертя в руках неприметную коробочку. Крюк, хмурясь, смотрит и давит в себе странную ревность. Кто, в конце концов, капитан корабля?

— Да ты, ты, не волнуйся так, — то ли он говорит последнее вслух, то ли знал не обо всех способностях Пэна. А тот, помахивая рукой в такт одной ему ведомой песне, скользит к мачте, прижимая к себе коробку, и мечтательно рассматривает бьющегося на ветру Веселого Роджера. — Знаешь, есть такая детская игрушка. С виду простая шкатулка, открываешь — а из нее выпрыгивает клоун. Дети их зачастую боятся, а взрослые не понимают, им смешно. Они-то знают, что в той шкатулке лишь кукла, а их дети нет.

— Ты тоже боишься?

Пэн оставляет вопрос без ответа, но быстрый взгляд на коробку — наверняка специально — делает это за него.


Но чаще он отвечает. Витиевато, запутанно, так, что сначала кажется — просто отговорился, а когда понимаешь смысл, думаешь: «Лучше бы не спрашивал».

— Правда или действие? — бутылка, все еще чуть подрагивая, показывает на Пэна, тот выжидает, обманчиво— расслабленно, прежде чем выбрать:

— Правда.

— Кто ты?

Прелесть игры в том, что никто не лжет. Просто не смеет, даже сам Пэн.

— Никто, — и бутылка снова крутится, выбирая жертву.

Все начинают смеяться, когда та показывает на Крюка.

— Правда или действие?

— Правда.

Правду выбирать безопаснее — фантазия Пэна относительно поступков куда более изощрена. Вопросы не могут ни утопить, ни утянуть в пещеры к голодным теням.

— Ты предпочел умереть от голода и жажды, — он не упоминает обстоятельства, но это не нужно. — Не пойти по стопам брата. Но мой коктейль тогда пришелся тебе по вкусу. Почему такая быстрая смена?

— Подумал, что ты не стал бы травить себя.

Он бросает только:

— Твой ход, — и сам толкает бутылку.

Еще несколько раундов — и вопросы на вечер почти заканчиваются, теперь все загадывают действия разной степени опасности. Крюку надоедает, и он собирается встать, но горлышко снова смотрит на него. Не успел.

— Действие, — выбирает он, надеясь, что Пэн отошлет его выполнять какое-нибудь дурацкое поручение.

— Останься.

Он не продолжает, не добавляет ничего более, но Феликс делает знак и поднимается первым, мальчишки следуют за ним, оставляя его с Пэном наедине.

— Моя очередь.

Он должен бы спросить, что происходит, почему все уходят, но Крюк меньше всего хочет оправдывать ожидания. Он не крутит бутылку, вместо этого поднимает ее и одним движением вытаскивает пробку. В атмосферу стремительно вклинивается привычный горячий запах.

Он прикрывает глаза лишь на секунду, а Пэн уже оказывается рядом, в руках — две половинки кокоса, в которых плещется жидкость. Он предлагающе выгибает бровь, молча протягивает импровизированные бокалы, Крюк так же молча дополняет их до краев — рома как раз хватает.

— Правда или действие? — вместо тоста.

— Правда, — усмехается Пэн и продолжает, не дожидаясь вопроса. — Ты умен, но поставил не на то. Я — дитя Неверленда, Киллиан, единственное и желанное. Его магия, его суть, само его существование — во мне. Ему нет резона мне вредить.

В голове мгновенно становится пусто, одинокая мысль о том, что, возможно, он давно уже привязан к проклятому острову, не в счет.

— О, нет, — Пэн смеется, обманчиво искренне, — те свойства, что испытал на себе твой брат, присущи вовсе не тому роднику. — Он продолжает улыбаться, но безжалостный взгляд не смягчит ничто. — Правда в том, Киллиан, что никто не может покинуть остров без моего разрешения, даже если не тронул здесь ни травинки, — и демонстративно осушает свою скорлупку до дна.

— Правда или действие? — сдавленно спрашивает Крюк снова. Ярость заполняет сознание, а вместе с ней приходит опустошение.

— Действие.

Он даже кривится от боли с привычной наглецой — Крюк припечатывает его к дереву со всей силой закаленного в драках пирата, чтобы тут же оказаться отброшенным на землю. Сапог Пэна, одергивающего рубаху, нежно мешает ему дышать.

— Не зли меня, — ласково просит Пэн. — Мне есть, что тебе предложить и что у тебя отнять.

— И что же? — хрипит Крюк.

— Правда или действие? — предлагает Пэн и предупреждает, ослабляя нажатие, а затем и вовсе склоняясь и заменяя сапог собственной рукой. — Выбирай осторожнее.

Его лицо в нескольких дюймах, но не плохо разбирающийся в людях Крюк не может ничего по нему прочесть.

— Оба, — бросает он наудачу.

— Это не по правилам, — качает головой Пэн, однако, давление на горло почти исчезает, и Крюк приподнимается, заставляя подняться и Пэна.

— Здесь нет правил, Дудочник.

Пэн склоняет голову, опасный и удивительно привычный в своей опасности, подносит к губам скорлупку, забыв, что она уже пуста, и с сожалением разводит руками.

— Правда, Пэн, — напоминает Крюк.

— У Темного есть сын.

Правда кажется так себе первые несколько мгновений, пока до Крюка не доходит. Сын Темного — сын Милы. Последнее напоминание о любимой женщине. Лучшее оружие против его убийцы.

Пэн наблюдает за его реакцией с нескрываемым интересом, рассматривает, взвешивает.

— Действие? — уточняет Крюк на всякий случай, потому что главное действие он уже придумал и почти распланировал.

— Вернись сразу, — Пэн ничего не добавляет, достает свирель и принимает тихонько играть.

В скорлупке есть еще немного рома, и Крюк остается еще ненадолго, разумеется, только из-за этого.



К их новой встрече все меняется настолько, что даже самому Крюку трудно восстановить цепочку событий. Пэн выглядит лишь чуточку старше, или так только кажется, но он тоже изменился.

— Я люблю действия, — напоминает он, и Крюк чувствует привычный запах рома и кокоса. Но одна близость Эммы пьянит сильнее любого алкоголя, захватывает сильнее того темного страха, что следует за Пэном вместо тени.
Он отказывается, чувствуя странное превосходство, в кои-то веки видя перед собой лишь мальчишку, хотя сам не забывал лишний раз напомнить их группе спасателей, что тот настоящий демон.

Кажется, что у Пэна нет ни единого козыря в рукаве, лишь липкие, как губы от кокосового молока, намеки.


Поцелуй одновременно переворачивает все с ног на голову и расставляет на места. Эмма уходит, но ее вкус, ее запах остается.

Заигравшийся мальчишка вновь приходит к нему, и, пускай он и любит действия, они не нужны ему, что раскидать все то, что едва было построено.

Он говорит правду, когда вопрос не то что еще не задан, а никогда задан бы не был.

Он должен был предложить выбор — по правилам.

Правда не может быть одной и той же — по правилам.

Но на земле-которой-нет нет правил, есть только игры.


Эмма только начинает рассказывать легенду о Песочном человеке.

Крюк уже знает, что приснится ему этой ночью.

Так похожая на птицу свирель будит его утром.

@темы: что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?, Однажды в Санта-Барбаре

---

УМИЛЕНИЯ ТАЗИК

31.03.2013 в 01:22

Пишет  sulfur.:

Bucket of Sloths

+4

[x] | [gifs]

@темы: картинка

---

Прикатила свои буквы с WTF, там еще половина совместного с  Teado перевода

Название: Как металл любит ковку
Переводчик: WTF Hobbit
Бета: WTF Hobbit
Оригинал: as metal loves the forge by plingo_kat, разрешение на перевод получено
Размер: мини, 1 680 слов)
Пейринг/Персонажи: Торин/Кили/Фили
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: threesome
Краткое содержание: Торин всегда очень любил своих племянников
Примечание: в соответствии с пунктом 3.3 Правил WTF Combat все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними
Для голосования: #. WTF Hobbit - работа "Как металл любит ковку"

Его расположением они, конечно же, бессовестно пользуются. Пускай Фили и более ответственен, но даже он с юности совершает поступки, совершенно неподходящие гному Дома Дурина. Кили же просто сводит Торина с ума, например тем, что выбирает в качестве основного оружия лук и стрелы.

— Ну дядя, — умоляет Кили, широко раскрыв глаза.

— Дядя, — присоединяется Фили, чьи едва пробившиеся усы позволяют заплетать косички длиной только до нижней губы, а борода – и вовсе что-то пушистое и непонятное.

Торин закрывает глаза и вздыхает:

— Ладно.


Гномы стойкие и быстро вырастают. Род Дурина выносливей всех других из-за того, сколько ветвей его были жестоко обрублены до того, как пришло их время. Торин выживает, потому что должен, Дис — потому что у нее есть возлюбленный и двое сыновей, за которыми нужно присматривать.

Каждый раз, когда Фили и Кили подбегают к нему, цепляются за полы одежды и демонстрируют свои игрушечные молоты или неуклюжие еще поделки, он заново клянется вернуть Эребор, чтобы у его племянников, его наследников было место, которое они могут назвать домом.


Фили и Кили — милые дети и вырастают в красивых гномов с породистыми носами и высокими скулами, и оружейное, и рудное дела им как родные. Торин отрицает, что души в них не чает, но они получают все, что он только может им дать.

Когда бы он ни появлялся, они зачарованно ходят за ним по пятам. Он пытается не поддаться вызванному таким вниманием теплу, но у него это редко выходит.


— Пожалуйста, дядя, — говорит Кили, закусив губу. Его глаза темнеют.

— Пожалуйста, дядя, — эхом отзывается Фили. Все шнурки в его волосах развязаны, косы растрепаны, а губы покраснели.

Торин смотрит на них, самые дорогие его сокровища, лежащие перед ним обнаженными, и чувствует, как им овладевает жадность.


Они приходят ночью. Он не в силах сопротивляться.

Кили — увереннее в своем приветствии, он будит Торина поцелуем, задерживается губами на уголке его рта и прижимает руку к его груди. Фили переплетает его и свои пальцы, ладонь к ладони, упирается подбородком в плечо брата.

— Мы уверены, — говорит он прежде, чем Торин успевает раскрыть рот.

Торину не нужно щуриться после сна или ждать, пока разум пробудится от мягкой дремоты. Его будит шестое чувство, инстинктивное знание о присутствии рядом других существ в тот момент, когда он безоружен, и это знание обостряет восприятие.

— Хорошо, — говорит он.

Кили принимает это за приглашение, уверенно припечатываясь податливыми губами к губам Торина, проходясь по ним озорным языком, едва касаясь зубами. Фили занят тем, что стаскивает с Торина белье. Неловкое занятие, особенно когда только одна рука свободна.

— Хватит, — произносит Торин, когда Кили отрывается от него, чтобы вдохнуть, и садится. Он снимает ночную рубашку и по-кошачьи лениво и безразлично ждет, пока Фили и Кили сделает то же самое.

Они повторяют за ним восхитительно (что весьма лестно) быстро, когда осознают, чего он хочет.

— Можно? — спрашивает Фили. Он уже раздет и стоит на коленях перед Торином, голодными глазами глядя ниже его пояса.

— Можно? — почти в унисон повторяет Кили и придвигается к спине Торина, прижимается, рукой нежно обнимая за бедро.

— Конечно, — отвечает Торин Фили и тут же закрывает глаза. Фили бесстыдно стонет в благодарность.

— У тебя есть какое-нибудь масло? — спрашивает Торин у Кили неестественным голосом.

— Мы думали, у тебя может быть, — начинает Кили и умолкает, заглядевшись на алые влажные губы брата на члене Торина.

— У меня нет, — стиснув зубы, говорит Торин, опуская руку на загривок Фили, пальцами вцепляясь в незаплетенные волосы. — Помедленней, племянник, если не хочешь, чтобы я кончил слишком рано. Кили, позаботься о брате.

Кили надувает губы, но делает, как сказано, пробегаясь рукой по позвоночнику Фили, затем по бедру, уверенно сжимая его член. Фили стонет, выгибаясь назад, и Торин сжимает кулаки.

— Фили, — хрипит он, встречаясь взглядом с мокрыми в уголках, полными желания глазами. — Секунду.

Кили устраивается так, чтобы доставать до внутренней стороны бедер Фили, пахом прижимается к его спине так, что расцепить их сразу не получается. Фили отрывается от Торина с влажным причмокиванием и облизывает губы.

— На кровать, оба, — командует Торин. — Так будет проще.

— Торин, а ты? — осмеливается спросить Кили. Его голос, хриплый и тихий, заставляет Торина чувствовать, как возбуждение становится все острее.

— Мы хотим тебе угодить, — добавляет Кили со всей честностью, и в его голосе сквозит желание.

— Мы все можем друг другу угодить, — произносит Торин.

Они едва помещаются все вместе, а у Торина самая большая спальня, но даже в его кровати трем взрослым гномам с трудом хватает места. Кили седлает Торина, а Фили протискивается к его бедрам и возвращает губы на прежнее место.

— Наглецы, — замечает Торин. Левой рукой он запутывается в волосах Фили, не обращая внимания на Кили, наклоняющегося за поцелуем и трущегося бедрами о его живот. Торину приходится вытянуть шею, чтобы дотянуться до его губ. Он посасывает нижнюю губу Кили в установленном Фили ритме, кусается легко и падает обратно, командуя:

— Повернись.

Кили удивленно моргает, облизывает губы там, где только что были зубы Торина, когда до него доходит, и он по-блядски страстно подчиняется.

Молодость…

Он хватает Кили за бедра, ощущая напряженные мускулы и едва пробившиеся волосы, и с одобрением наблюдает за тем, как Кили касается ямочек на щеках Фили.

— Брат, — шепчет Кили, и Фили широко раскрывает глаза. Торин в предупреждение усиливает хватку, когда Фили отстраняется, но вместо предостережения только стонет, когда братья неприлично целуются, смыкая губы вокруг его члена, языками дразня головку. Торин не может остановиться. Фили тихо смеется. Дрожь сводит с ума.

Торин мстит ему, дергая за косы, и смех тут же превращается в жалобный вздох. Подбородок Фили упирается ему в бедро, когда у того устают руки.

— О, тебе так нравится? — Торин в порядке опыта снова тянет Фили за волосы, вздрагивая, когда тот стонет ему в бедро.
— Да, дядя, — отвечает он хрипло.

—С усами выйдет еще чувствительней, — сообщает Кили, задевая зубами выступающую бедренную косточку. Торин в награду сжимает свободную руку вокруг его члена, и Кили дергается, едва не попадая кулаком ему по носу.

— Спокойнее, — говорит Торин больше для себя, чем для племянников, и пытается найти способ двигать обеими руками сразу с разной скоростью. Выходит не очень.

— Замри, — сдавшись, просит он Кили и помогает ему найти нужное направление.

Кили кричит, когда Торин берет у него в рот, хрип переходит в низкий стон, он бездумно водит губами по его бедру, когда тот прищелкивает языком, прежде чем начать сосать. Фили снова прижимается губами к Торину, горло сводит, он выгибает спину каждый раз, когда Торин тянет его за усы.

— Пожалуйста, — шепчет Кили, обдавая горячим дыханием кожу Торина. — Пожалуйста… Да, дядя, пожалуйста, еще, я уже, я…

Он кусается, кончая, и неожиданной боли оказывается достаточно, чтобы довести Торина до разрядки. Ему хватает ума не сжимать губы, но и только. Член Кили выскальзывает из его рта во время оргазма, и семя разливается по подбородку и груди Торина, на разгоряченную, покрытую потом кожу.

Фили сглатывает, сосет и снова сглатывает, и Торин, наконец, заставляет его подняться так, что теперь их глаза на одном уровне и он может насладиться раскрасневшимся лицом Фили, его опухшими губами, тем, как он тяжело дышит и удивленно моргает, не в силах собраться снова.

«Прекрасны», — думает Торин в приступе послеоргазменной сентиментальности. Они словно золотые жилы в теле горы, яркие, неожиданные и полные жизни. И они принадлежат ему.

Он целует Фили, которого хватает только на то, чтобы раскрыть рот, посасывая язык Торина. Когда Торин тянет за косички его усов, Фили тихо стонет.

— Вот так, — шепчет Торин куда-то в щеку Фили, поощряя того продолжать толкаться ему в бедро. Угол не идеален, но и так достаточно.

Он касается зубами волос на подбородке Фили. — Хорошо, ты все правильно делаешь. Давай, племянник, кончи для меня.

Фили кончает с резким криком и падает рядом на кровать, как это сделал и Кили, который до сих пор зарывается лицом в бедро Торина. Торин осторожно толкает его коленом.

— Не засыпай так. Ночью мы обязательно заедем друг другу в лицо.

Кили недовольно ворчит.

— Просто перевернись, братец, — сонно говорит Фили. Его слова сливаются, а голос тихий и хриплый. — И спи с нами.

— Вам придется проснуться рано, чтобы вымыться и одеться, — предупреждает Торин. Он отгоняет от себя мысль подняться и вытереться всем троим до того, как утром они пожалеют о том, что этого не сделали.Кили и Фили наполовину лежат на нем, и нужно слишком большое усилие.

— Обязательно, — соглашается Фили, утыкаясь носом в плечо Торина. — Мы встанем, дядя.

— Да, дядя, — повторяет Кили и, наконец, переворачивается головой на подушки. Он закидывает руку Торину на грудь, а ногу — на колено, пальцами касаясь Фили, и укладывается головой на плечо Торина.

— Удобно? — сухо интересуется Торин.

— Очень, — зевает Кили.

«Испорченные мальчишки», — довольно думает Торин.

Он засыпает под двойной ритм дыхания своих племянников, и в кои-то веки ему не снится пожар.



Название: Мой лорд
Автор: WTF Hobbit
Бета: WTF Hobbit
Размер: мини (1 070 слов)
Пейринг/Персонажи: Элронд, Линдир, Эрестор, Трандуил
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Винегрет из этой и этой заявок хоббит-феста.
Предупреждения: смерть персонажа
Для голосования: #. WTF Hobbit - работа "Мой лорд"

Трандуилу он никогда не нравился.

— У него взгляд не менестреля, а хищника, — говорил он в очередной раз, когда Линдир уходил от них.

В присутствии Трандуила дверь хлопала самую малость сильнее, чем обычно.

Элронд не придавал этому значения.

И тому, что Линдир всегда был рядом, — тоже. Нет — он, конечно, ценил такую преданность, заботу, постоянную готовность помочь, но воспринимал их скорее как само собой разумеющееся. В конце концов, когда-то Линдир сам напросился к нему в личные помощники.

Этому удивились все: один из лучших менестрелей вдруг оставил любимую арфу на погибель под слоями пыли , принялся часами пропадать среди документов и донесений, а потом и вовсе всерьез взялся за ведение дел.

И — должно быть, чтобы добить — попросил Эрестора обучать его оружию.

Присутствовавший при этой просьбе Глорфиндел же улыбнулся ему как неразумному ребенку и бросил на Эрестора вызывающий взгляд.

Через четыре месяца в тренировочном бою Линдир выбил у него из рук меч, оставив только один выбор — поднять руки, сдаваясь.

Больше Глорфиндел ему никогда не улыбался.

А Линдир ловил все, что мог: Эрестор, всегда ему благоволивший, не отказывал ни в объяснениях по бумагам, ни в лишней тренировке, ни просто в приятной беседе.

Он думал, что растит себе замену, и радовался, что есть, кому замещать его, когда Эрестор уезжал из долины.

Линдир все больше времени проводил вместе с ними обоими — владыкой и его советником, и не всегда в обсуждении текущих дел.

В такие вечера он вспоминал, что звания менестреля у него никто не отбирал, и струны арфы оживали под его пальцами. Элронд слушал, прикрыв глаза, Эрестор отворачивался к огромному окну и любовался укрывающей долину теплой тенью заката.

Битвы сейчас казались чем-то вроде послевкусия ночного кошмара: несуществующими и несущественными.

Два старых воина слушали песни молодого, забыв о том, чему всегда учила их война.

Всегда быть начеку.

__

В этот раз Линдир остался управляющим, недвусмысленно сославшись на недавнюю жалобу Глорфиндела о том, что ему становится скучно сидеть без дела во дворце.

Эрестор был в Лориэне, у Элронда не было ни единой причины спорить, а орки никогда не были настолько хорошо воспитаны, чтобы смирно дожидаться, пока их оппоненты что-то решат.

Кажется, они действительно засиделись. Чем иначе объяснить такое глупое ранение? Не ранение даже, царапина, от которой опасности — только раздражение от саднящего чувства в районе шеи.

Накинув плащ так, чтобы не было видно пореза, Элронд скомандовал возвращение.

Тем более что предчувствие обещало ему дома какой-то сюрприз. Из тех, от которых радости больше, если бы их не было.

Он предполагал — Трандуил. Галадриэль. Саруман.

Еще орки, на крайний случай.

Линдир стоял в окружении гномов и, похоже, пытался пояснить Митрандиру, куда пропал владыка.

Право, лучше бы Галадриэль.

Но, стоило признать, что Линдира следовало бы чаще оставлять за главного: уставший после сражения Элронд даже немного восхитился скорости, с которой бывший менестрель разместил всех нежданных гостей.

Вот только Митрандир почему-то хмуро на него смотрел.

Элронд не стал спрашивать.

__

К себе он позвал Линдира почти сразу же, как тот закончил с гостями — узнать, не произошло ли еще что-то в его отсутствие.

— Вы ранены? — поинтересовался он, едва войдя.

Элронд окинул его удивленным взглядом: он еще не успел раздеться, а в том, что ни одно движение его не выдавало, был уверен.

— От вас пахнет кровью, мой лорд. И смертью.

— Ты считаешь, я орков сказками убивал? Чтобы грязь не разводить?

Линдир усмехнулся — незнакомо, одними губами. Элронд почему-то вспомнил о Трандуиле — то ли на него похоже было, то ли еще что...

— Осмелюсь сказать, что послушал бы ваших сказок, мой лорд. Не все же мне петь.

Вот об этом говорил Трандуил в прошлый раз.

Слишком нахальные слова. Слишком показной стала вежливость.

Но он вел себя так и с остальными: с Эрестором, от которого не было ни одного нарекания, с Глорфинделом, с которым они все-таки прекратили смотреть друг на друга словно не поделившие добычу варги. С его сыновьями.

Элронд не видел в этом проблемы.

А Трандуил всегда и во всех видел в первую очередь врагов.

__

Гибель Эрестора для всех оказалось ударом. Казалось, он был всегда, — и будет, здесь, в Имладрисе, в своем кабинете, на совете у владыки или на тренировке у молодняка.

То, что лишь казалось, по определению не могло быть реальностью.

Но на горе не было времени — их настигала новая война, в которой многим уготовано было погибнуть.

— Недолго лорду Эрестору скучать в чертогах одному, — прошелестел Линдир за его спиной.

Мысль была сущим кощунством, и Элронд впервые за все это время поймал себя на желании ударить. Поставить на место.

Но это он сделал и без удара. Пусть и совсем по-другому.

Место Линдира теперь было рядом с ним, еще ближе, чем раньше. Титул советника отошел ему, равно как и место по левую руку в бою.

Эрестор хотел бы этого.

Так было разумно.

Элронду нужен был кто-то рядом.

Поначалу он боялся, что Линдир не справится.

Все повторялось, как тогда, — давным-давно.

И в тоже время все менялось.

Он хватался за все — и все делал, по частям, по кускам, но как-то успевал, а на вопрос о необходимости помощи отвечал резким отказом.

Привычно замирал за спиной владыки, но уже не для того, чтобы получить указание, а чтобы дать его.

Входил без стука и уходил, не спрашивая разрешения.

Решал, не советуясь с владыкой и не ставя в известность о принятых решениях.

Превратил охоту на орков из необходимости в развлечение.

Оговорился, не назвав как должно — владыкой, а лишь по имени, и не стал исправляться.

Не послушал приказа, сделав по-своему и получив тот же результат.

Уснул на чужом плече, слушая древнее сказание.

Не склонил головы перед приехавшим Трандуилом.

__

Метания между выбором дочери и надвигающейся войной выматывали. Оплот стабильности в мире оставался все тем же, что и века назад.

— Твой советник, — бросил он, разглядывая тщательно наведенный порядок на столе Элронда. — Или ученик. Или, — он склонил голову, оценивающе прищуриваясь, — неважно.

— Да уж договаривай.

Трандуил фыркнул:

— Оскорбишься. Дважды.

Элронд удивился — обычно его друг сообщал все даже излишне прямо.

Но Трандуил не стал объясняться, просто перевел тему.

И уехал неожиданно быстро.

__

Извинения были искренними, но отдавали такой формальностью, что хотелось взвыть.

Арвен все поняла. Повернула коня. И, отправленный сопроводить главным образом ее, Линдир не смог ее остановить.

Или не стал.

Он вернулся не вместе с ней, а один, гораздо позже — когда отплыл корабль с теми, кто твердо решил уйти отсюда.

И замер тенью за спиной, вместе с Элрондом глядя на то, как его сыновья перековывают легендарный меч.

— Она будет счастлива, — пообещал он так, словно действительно мог что-то гарантировать.

— И вы тоже, — добавил, спустя несколько минут молчания. И шумно втянул воздух совсем рядом с виском.

Сверкнул, удерживаемый сразу двумя руками, клинок.

У Элронда не хватило времени этого увидеть.

Лишь услышать:

— Теперь, мой лорд, — только смертью.



Название: Король
Автор: WTF Hobbit
Бета: WTF Hobbit
Размер: миди (5 228 слов)
Пейринг/Персонажи: Элронд/Трандуил, Гил-Галад
Категория: джен, слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Никогда я даже не задумывался о том, что мне придется находиться в ситуации, когда придется выбрать между своим другом, теперь ставшим королем, и моим королем, ставшим мне хорошим другом. Между ложью и ложью.
Примечание: в соответствии с пунктом 3.3 Правил WTF Combat все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними
Предупреждение: канонная смерть персонажа
Для голосования: #. WTF Hobbit - работа "Король"

По странному стечению обстоятельств мы узнали об этом первыми.

Понимания, осознанного, ясного еще не было: слишком много смертей вокруг, заслоняющих туманной завесой еще одну.

Нет, не одну, поправил я себя, так нельзя думать, нужно проявить уважение и к другим воинам, храбро сражавшимся и отдавшим жизни за то, что мы стоим в этом шатре и решаем, как преподнести свалившуюся на нас новость.

В битве важны и жизнь, и смерть каждого участника, кем бы он ни был, но всегда будет так, что чья-то жизнь поможет больше, а смерть - окажется невосполнимой потерей.

Судьба словно насмехнулась над нами, потому что замена погибшему была, достойная замена, возможно, даже менее безрассудная и более расчетливая. Замена, которая еще не понимала, откуда эта пригибающая к земле тоска.

Забыв о последних правилах приличия, я просил Гил-Галада сообщить новость как можно мягче, повторял свою просьбу снова и снова, не думая ни о том, что это выводило моего короля из себя, ни о том, что у нас были куда более насущные дела: война не остановится только потому, что нам нужно время кого-то оплакать.

***

В шатре практически не было места: все вокруг было завалено картами и донесениями, которые следовало бы пустить на растопку. Мы сидели на противоположных концах походной кровати, между нами - поднос с вином, хлеб, сыр и изрисованные листы, отмеченные на них пути перечеркнуты столько раз, что уже не понятно, куда они изначально вели.

Гил-Галад пытался перегруппировать войска, в тот день - практически в одиночку, потому что советников он отослал прочь, а я был занят другим. Судя по всему, у него ничего не выходило.

— Скоро он явится? — в сердцах бросил он, смахивая часть набросков на пол. — Мне нужна информация о состоянии войска.

— Ваше величество... — начал я, нагибаясь, чтобы поднять листы, но он выставил руку, не давая мне наклониться.

— От того, что ты все время за него просишь, его отец не станет умнее в моих глазах, — он все еще был раздражен, но не зол. Усталость сказывалась на всех нас, и на каждом - по-своему. А на том, кто ведет армию, лежит такой груз ответственности, что подобные вспышки прощаются ему без малейших вопросов. — Он едет сюда словно бы на парад, а у нас нет времени его ждать. И из-за его промедления, возможно, в следующий раз мне придется также думать, как бы помягче сказать, что его отец мертв и унес с собой две трети собственного войска по собственной же глупости?

Я опустил голову. Возразить было нечего - я не хуже его знал, что любое промедление будет стоить чьих-то жизней, и за каждого погибшего мой король будет чувствовать ответственность. Оправданий для Орофера у меня тоже не было: его погубило собственное безрассудство, это мог подтвердить каждый из выживших, несмотря на большую любовь к своему королю. Если бы только он обговорил свои действия с нами заранее... Может, и не пришлось бы ломать голову над тем, как удержать его сына и остатки армии. Но случившегося не изменить, и время, впустую потраченное на сожаление, стоило бы отвести на то, чтобы сделать все возможное, чтобы избежать таких жертв в дальнейшем.

Карандаш скатился с кровати ровно в тот момент, когда в шатер без спроса влетел дозорный. Гил-Галад встретил его хмурым взглядом, а я лишь поднял голову, потому что уже знал, кого увижу у входа.

А потом его заметил и Гил-Галад.

Дозорного отослали взмахом руки, и внутри остались только мы трое, и влетавший в незадернутую штору ветер.

— Приветствую, король Трандуил, — ровно произнес Гил-Галад и поднялся, чтобы поприветствовать вошедшего.

Из-за низко надвинутого капюшона я не видел лица Трандуила, но и без того я понял, что мы можем больше ничего не говорить.

"Это огромная потеря для всех нас. Мы все скорбим с тобой. Я - скорблю с тобой. Мне тоже будет его не хватать".

В голове роились заготовленные отвратительно-искусственные фразы, оставшиеся невысказанными. Они нужны лишь для того, чтобы прикрыть ими правду: "Я не знаю, чем тебе помочь", и мы оба это понимали.

А соблюдение этикета было бы почти смешным.

Под тяжелым - гораздо тяжелее, чем обычно, - взглядом Трандуила мне казалось неуместным даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы подняться вслед за своим королем.

За двумя королями.

Трандуил проплыл на середину палатки, переступая через разбросанные вещи так, словно их там вовсе не было. Медленно скинул капюшон и поклонился Гил-Галаду, вложив в этот поклон всю природную язвительность и всю ярость, что скопил по пути сюда.

Кто-то другой бы сказал, что он выглядел угрожающе, и даже мой король позже признал, что испугался того, что мог бы сделать эльф с таким взглядом, какой был у Трандуила. Лишь я уже в тот момент понял, что это был конец.

Его движение было сродни движениям утопающего, или, правильнее сказать, уже утонувшего, смирившегося со своим концом и теперь лишь плавно опускающегося на дно, чтобы, коснувшись его, дернуться наверх, к воздуху, в последний раз, прежде чем замереть навсегда.
Перед глазами качалась прозрачная вода, и вместе с ней - облако крови из разбитых губ, видение настолько реально, что я едва не выдавил себе глаза, пытаясь отогнать его. Образ мертвого Орофера наложился на его еще живого сына: они всегда были удивительно похожи, в каждом наклоне головы, в каждом взгляде, и должны будут стать почти близнецами, когда тонкий венец королевича займет тяжелая корона. И все, что мне хотелось сказать ему тогда, - попросить не повторять отцовских ошибок.

Но я не стал - не время было.

Трандуил обнимал себя за плечи, кутался в такой нелепый на поле битвы белый мех. Мне хотелось спросить, зачем он так вырядился, просто чтобы вырвать его из этого оцепенения, но это все равно ничего бы не принесло.

Он знал, зачем сюда едет, и все уже для себя решил.

А разбираться с последствиями его решений предстояло нам.

***

Лагерь они разбили себе отдельно и, казалось, всем видом демонстрировали, что не имеют к нам никакого отношения. Гил-Галад злился и ежечасно придумывал «ничего не понимающему в войне мальчишке», как он величал Трандуила, новое прозвище. Сначала я оскорбился за друга и едва не начал отчитывать короля, но потом понял, что он говорил это лишь в сердцах, от бессильной злобы на то, что не может ничего более сделать. И еще от того, что Трандуил и его армия были нам нужны.

И вернуть их предстояло мне.

— Он послушает тебя, — ровно говорил Гил-Галад, бросая на меня взгляды снизу вверх. Он сидел на стуле и, словно карты, держал в руках веер из донесений. Отнюдь не козырных, как я мог заметить по его настроению.

Воины Орофера приняли на себя удар орков, но, несмотря на количество погибших врагов, ни малейшего преимущества в войне нам это не принесло. Для Саурона убитые были каплей в море его войск, нам же безрассудство Орофера встало костью поперек горла. Нужен был контрудар, успешная попытка оттеснить всю эту дрянь обратно в Мордор, и для этого требовался свободный отряд, и нужен он был как можно быстрее, иначе мы рисковали оказаться прогрызенными орками как яблоко червем.

Но отряду нужен был командир, а нам - согласие короля Зеленолесья принять участие в кампании, ведь даже Гил-Галад не имел никакой власти ни над лесными эльфами, ни над их предводителем, который, по слухам, планировал отступить к родным лесам.
Гил-Галад надеялся, что я уговорю Трандуила отправить ту уцелевшую треть войска, что вернулась после маневра с телом его отца, на верную смерть. И испугался больше того, сколько времени у меня ушло на то, чтобы понять истинную подоплеку его желания заключить с Трандуилом союз.

— Он наденет корону и тут же отправится мстить, ты знаешь это не хуже меня. Так пусть совершит свою месть под контролем и принесет хоть какую-то пользу.

— Мне так и сказать? — я не удержался от язвительного замечания.

То, что говорил Гил-Галад, не укладывалось в голове. Цинизм войны въелся в нас до мозга костей, и отношение даже к самой лютой смерти стало как-то проще, чем было бы, встреться мы с ней в обычной жизни. Но одно дело, когда речь идет о незнакомом тебе воине, и совсем другое – о друге. Друге, разом оставшемся без семьи и большей части подданных. Друге, который теперь должен был вернуться и самолично добить оставшихся.

Кажется, я разочаровал короля своей реакцией на его просьбу, но впервые в жизни меня не волновало, что он на мой счет подумает. Приказ был ясен: поехать и вернуть, уговорить, пообещать, что угодно, в обмен на людей, и этого приказа я слушаться не собирался.

В конце концов, можно было набрать отряд из тех ресурсов, что у нас были.

Через несколько дней Гил-Галад поймал меня, когда я назначал дозорных. Лейтенант из эдайн при виде моего короля сбежал с такой скоростью, словно к нему явился на кубок вина барлог.

— Время вышло. Утром ты отправляешься за ним, или мы можем хоть сейчас идти отдаваться в рабство Гортхауэру.

— Не преувеличивайте, — ответил я, отпуская назначенных воинов и разворачиваясь к нему.

Гил-Галад со вздохом положил руку мне на плечо и сжал его.

— Оглянись вокруг, — сказал он. — Трандуил слеп в своем горе и равнодушии, не бери с него пример. Я сочувствую его потере, что бы ты ни думал, но она – ничто по сравнению с тем, что ждет нас, если война будет проиграна. Мы и все вокруг - превратимся в ничто. Может быть, только потому, что я дам этому мальчишке отсидеться в лесу, упиваясь своей трагедией. Или ты думаешь, что его горе важнее судьбы Средиземья?

Я только болезненно усмехнулся.

Он правильно говорил, как, впрочем, и всегда. Он умел разделять эмоции и дело – навык, которым я тогда еще до конца не овладел. Несомненно, он старался ради всех нас, всего нашего мира, как бы излишне пафосно это ни звучало, и я должен был сделать все, чтобы помочь, как его друг и его геральд.

Вот только Трандуил тоже был мне другом, одним из самых близких, и через несколько часов я рискую потерять эту дружбу.

Рука на моем плече вдруг дрогнула, а потом на другое плечо легла вторая. Гил-Галад замер, вглядываясь мне в лицо, словно ища в нем ответ на вопрос, о котором я не ведал.

— Я не могу заставить тебя привести его. Но я приказываю отправиться к нему, а с чем ты вернешься – реши для себя по пути.

Тяжесть рук исчезла, и я невольно поежился. Гил-Галад сделал шаг в сторону, и я кивнул, принимая его слова, и отправился было в свою палатку, чтобы попробовать поспать хоть пару часов перед дорогой.

— Я верю в тебя, Элронд, — нагнали меня его слова, и в этот момент что-то внутри оборвалось.

Этой ночью сна не будет.

***

Я выехал из лагеря еще до рассвета, просто потому, что мысли не давали сидеть на одном месте. Казалось - я бы проехал сквозь орочью армию и не увидел бы – настолько все вокруг смазывалось от одного лишь воспоминания о вчерашних словах Гил-Галада.

Они отдавались в висках стуком конских копыт, звоном ручья, криками редких птиц, и не было в мире ничего, что могло бы их заглушить.

К полудню пошел дождь, и я заметил его, только когда уставший конь остановился попить воды из собравшейся в небольшой яме лужи. Мокрая черная грива свисала сосульками и была покрыта грязью, летевшей от дороги, и я сам наверняка выглядел не лучше. И чувствовал – тоже.

Под аккомпанемент прощальных слов Гил-Галада я ни на секунду не переставал думать о Трандуиле. Где-то глубоко в своей голове я уже похоронил и его – настолько отпечатался в памяти стылый взгляд прозрачно-фиолетовых глаз, которые я помнил лишь тепло-голубыми.

Трандуил всегда был загадкой, даже для меня, пускай нашей дружбе исполнилось уже далеко не первое десятилетие. При всей своей разумности и внешней отстраненности он был живым огнем, который, вовремя не затушенный, мог спалить все на своем пути. А мог и потухнуть, не разгоревшись. Предсказуемость – одно из тех слов, которыми Трандуила никогда нельзя было описать, и именно это пугало. Я ждал от него одновременно желания драться и желания, как он обычно говорил, стечь в ближайшую реку и ни о чем не думать, и даже представить себе не мог, что он мог выкинуть на этот раз, если все возможные варианты поведения в промежутке между этими крайностями я уже представил.

Впервые с момента нашего знакомства мне не с чего было начинать с ним разговор. Я старался продумать хоть какие-то фразы, на которые он может отреагировать относительно спокойно, но тут же осознавал, насколько они глупы и пусты.

Он сразу поймет, зачем я приехал, и отправит меня обратно хорошо если с пустыми руками, тем самым, сохранив жизнь и себе, и остаткам своего народа. Вот только долго они не проживут, если армия Саурона растерзает объединенное войско, потому что ни один лес не укроет их от полчищ орков, которые свободно разойдутся по землям после победы своего хозяина.

Это был логичный довод, стоило иметь его в виду, и я мысленно отметил его.

И он тут же прогнулся под пониманием того, что Трандуил считает, что самое страшное в его жизни уже случилось. Саурон мог хоть лично к нему сейчас прийти – и очень долго стоять в ожидании того, что его заметят.

Гил-Галад говорил, что Трандуила нужно встряхнуть, пусть и насильно, не дать ему сейчас уйти в себя, потому что дальше вытащить его будет только труднее. Жаль, что я так и не спросил вчера, кто и как будет вытаскивать его, когда он поймет, что под видом мести за отца мы отправили его людей на корм врагу.

На полпути я едва не развернул коня. Я должен был ехать к нему по своей воле и утешать - тоже по своей, не говоря уже о том, что больше всего мне хотелось крикнуть ему: "Уезжай отсюда! Забирай выживших и уезжай". Это был чистейший эгоизм - желание оградить от дальнейшей боли и смертей своего друга, когда на счету был каждый, и я гнал постыдные мысли, напоминая себе о том, что делаю все это ради общей победы, ради того, чтобы все мы не стали рабами проклятого Саурона.

Я ехал к убитому горем другу с заранее заготовленной ложью и пытался оправдать себя словами короля, которые в душе ненавидел.

Никогда я даже не задумывался о том, что мне придется находиться в ситуации, когда придется выбрать между своим другом, теперь ставшим королем, и моим королем, ставшим мне хорошим другом. Между ложью и ложью.

Говорят, что, выбирая из двух зол, следует помнить, что ты все равно выбираешь зло. Выбирая из двух видов лжи, помни, что в любом случае солжешь.

Убей десяток, чтобы сохранить тысячу. Убей народ, чтобы сохранить другие. Убей дружбу, чтобы сохранить мир.

Видит Эру, я не знал, что выбрать.


***

Встречать меня никто не вышел, но я и не ждал радушной встречи. По-хорошему, меня бы и на порог пускать не следовало.

Сознание зацепилось за эту мысль, раскручивая ее дальше и снова сцепляя как звенья кольчуги. Я искал оправдания, перед собой ли или перед кем, трусливо и недостойно, и, вскочи я вновь на коня и уберись отсюда подальше, мог бы сказать Гил-Галаду, что не застал Трандуила, оставив того самого решать, хочет ли он заново лезть в войну, и никто бы об этом не узнал.

Кроме меня.

В угоду собственному малодушию я лгать не мог.

Лагерь они разбили знатный, и кто другой укорил бы Трандуила за расточительство, но я знал, что для него это - не более чем защитная скорлупа, попытка возвести вокруг себя стену, за которой можно притвориться, что ничего не произошло. И пусть эта скорлупка разлетится вдребезги от первого же удара, он сохранит себе немного времени на то, чтобы подготовиться к летящим в лицо осколкам.

Это были его собственные слова.

Едва слышно ко мне подошел Эстель. Ему прочили будущее геральда при короле, но он предпочел остаться личным помощником Трандуила, одним из немногих, кому тот доверял. Но по полным отчаянной решимости глазам я понял, что на этот раз и он остался за стенами того, что ограждало душу Трандуила от внешнего мира.

— Милорд! — он кинулся ко мне, словно бы ждал заранее. Впрочем, наверняка ждал, не обязательно меня, а любой помощи, потому что сам он ничего не мог теперь сделать.

Я прижал палец к губам, прося быть потише: лагерная тишина, полумертвая, вязкая, пока не должна была быть нарушена. Я был уверен, что мало кто спал в тот момент, и дозорные были настороже и беззвучно растворились в темноте после того, как впустили меня, лишь потому, что тоже надеялись на то, что я смогу вернуть им хотя бы одного короля.

Если бы они только знали, зачем я собирался его вернуть...

Эстель проводил меня в свою палатку и помог снять доспех, налил вина и принялся искать одеяло или что-то подобное, я не расслышал, ни на секунду не переставая рассказывать, что происходило в лагере с момента приезда Трандуила.

А происходило там ничего. За семь дней он ни разу не вышел, к себе не пускал никого, и, на мое удивление, все послушались его запрета. Почти все – Эстель приносил ему вино, еду, но тарелки оставались нетронуты. А вот вино пропадало, и очень быстро, и версию о том, что Трандуил просто-напросто исчез из лагеря, я тут же отмел.

Вот только зачем он столько пил, если все равно не опьянеет?

Эстель, наконец, откопал это несчастное одеяло и теперь мял его в руках, переводя взгляд то на него, то на меня. Отчаяние и надежда в его глазах заставляли чувствовать себя еще отвратительнее, чем было на пути в лагерь.

— Элронд... — позвал он, и пальцы сильнее стиснули теплую ткань. — Сделайте что-нибудь. У него остались только вы.

Впервые я нашел, за что поблагодарить эту войну. За самообладание, которое не допустило того, чтобы я разжал руку, позволяя кубку с вином разбиться о землю.

Они добить меня хотели своими признаниями что ли?

Эстель ждал ответа, и я видел, что он уже подходит к той грани, когда решится просто-напросто кинуться к Трандуилу и умолять его выйти. Где он после этого окажется, я предсказать не мог.

Я протянул руку, подзывая Эстеля к себе, и он опустился прямо на пол, к моим ногам: скорбно повисшее, залитое дождем знамя, которое даже самый сильный ветер не заставит развернуться, пока не выглянет солнце и не высушит его. Но солнце предпочитало остывать в одиночестве, ему было не было дела до других, и тяжелое от воды знамя едва держалось на штандарте.

Мне показалось, что мы долго просидели так в тишине: я на кровати, и Эстель, положивший голову мне на колени, успокаивая друг друга одним своим присутствием. Но пора было идти – чем быстрее я пойму, в каком состоянии Трандуил, тем быстрее решу, как с ним разговаривать.

Странно – но цель визита уже не казалась мне настолько отталкивающей, хотя лишь минуты назад я едва смог вздохнуть, вспомнив о ней. Было ли дело в Эстеле, в самой атмосфере лагеря, или же долг, наконец, пересилил личное, я не знал. Это и не было так уж важно. О своем решении я пожалею, каким бы оно ни было, но на то, чтобы отдаться на съедение собственным мыслям, у меня еще будет обратный путь. А пока – стоило действовать.

Вот только...

— Вы готовы воевать? — спросил я, касаясь плеча Эстеля, привлекая к себе внимание.

И он без промедления ответил:

— Да.

Так просто.

— Для чего?

Он смотрел на меня недоумевающе и на секунду в его глазах промелькнуло что-то похожее на осуждение.

— Нельзя позволить Гортхауэру победить. Даже если это будет стоить нам жизней, нельзя. Иначе, выходит, все жертвы оказались напрасны?

Словно окунувшись на мгновение в какую-то совсем другую жизнь, которая еще не наступила, а может, и не наступит, я решил для себя, что, если у меня будет сын, я назову его Эстелем. В честь мальчишки, который так спокойно дал оправдание мне и причину вернуться своему королю, совершив то, чего не смог проживший тысячи лет нолдорский король.

— Выспись. Скоро будет не до сна, — с этими словами я осторожно отодвинулся, поднялся и отправился к одиноко стоявшему в центре шатру.


***

Едва я отдернул штору, горло сдавило от невольной мысли, что я пришел слишком поздно. Трандуил лежал на разобранной кровати, в окружении разбросанных подушек и смятых покрывал, полностью скрытый в коконе из них так, что угадывались лишь очертания тела. Он уткнулся лицом в стену и не пошевелился ни разу за те несколько минут, что я провел у входа. Он даже не подозревал о том, что я стою здесь, более того, похоже, уже успел забыть, что вокруг него все еще стоит мир, мир, находящийся на грани гибели. Мир, которому он был нужен.

Я огляделся по сторонам. Свежие фрукты, нетронутые, как и сказал Эстель, бутылки дорвинионского вина, все пустые, кроме одной, осколки от какого-то блюда и разорванная книга на полу. Разбросанная одежда, и белый плащ, прибитый кинжалом к опоре палатки.

Могло бы быть и хуже. Главное, чтобы не стало.

А это уже зависело от меня.

Я позвал его – не надеясь на ответ, просто на всякий случай. Но чуда не случилось, и в комнате по-прежнему из живых был только я.

И непонятно как дышащий под таким слоем ткани друг, которого оживить только предстояло.

Кровать подо мной ощутимо прогнулась, но Трандуил и на это не отреагировал. Я опустился рядом с ним, укладывая голову на локоть, и медленно провел рукой по тому месту, где должно было быть его плечо. Кажется, я угадал.

Он не любил, когда его касались, но просто млел от того, что кто-то: чаще я или Эстель, разминали ему плечи или перебирали волосы. Он как-то обмолвился, что обязан привычкой погибшей матери, я не стал уточнять.

Использовать это знание было, наверное, нечестно, но слова пока еще имели сил еще меньше, чем прикосновения, и я решил приберечь их на потом.

А пока - попытаться проскользнуть под все эти слои тряпок.

Получилось раза с третьего. Я осторожно отвел верхнее покрывало, чувствуя себя по меньшей мере разведчиком посреди лагеря врага, и просунул руку под следующее. Проследил пальцами руку, провел по ней ладонью раз, другой, словно приманивая обозленное животное. Кожа была теплой и сухой: значит, никакой лихорадки или какой еще болезни.

Приподнявшись на локте, я потянулся дальше, накрывая на несколько секунд его пальцы своими. Он прижимал руку к груди, и я чувствовал, как ровно бьется его сердце. Я бы подумал, что он спал, но едва слышное дыхание срывалось с ритма, а значит - он бодрствовал. Если так можно было назвать оцепенение, в котором он пребывал.

Второе покрывало, оказавшееся, кажется, полотенцем, отправилось в сторону, открывая часть лица. Краем глаза я заметил его опустошенный взгляд, в котором не отражалось ничего, и не смог заставить себя развернуть его от стены.

Всегда уложенные волосы сейчас были спутаны, но на удивление не потеряли серебристого блеска. Я осторожно отвел их от лица, провел пальцем по щеке, отмечая про себя, что засохшие дорожки слез чувствовались на ощупь.

— Ты не сможешь прятаться здесь вечно, друг мой. Не сможешь.

И вновь - никакой реакции.

А вот я неожиданно для себя вытянулся поудобнее. Близость тела рядом расслабляла, больше, чем стоило бы, и я рисовал на его руке нелепые узоры, продолжал их на боку и, задумавшись, на животе, не сразу поняв, что под всем своим коконом Трандуил был обнажен.

Какая метафоричная ирония...

Рука случайно соскользнула ниже, и я с фырканьем отругал себя: ситуация была до смешного неловкой. И тут же напрягся, потому что Трандуил пошевелился, сначала едва заметно, а потом толкнулся в неубранную ладонь, прося не останавливаться.

И перевернулся на спину.

Трандуил не знал, что происходит вокруг, просто тянулся за руками, сулившими хоть мгновение утешения. Кому они принадлежали - его не волновало. И это пугало.

Он никогда не позволял себе настолько забываться, даже если со стороны казалось совсем наоборот. Но в тот момент лежавшее рядом со мной тело не принадлежало тому Трандуилу, которого я всегда знал, и, продолжая поглаживать его по бедру, заставляя раскрываться мне навстречу, выбираясь из своей скорлупы, я надеялся только на одно – что больше никогда его таким не увижу.

И потому, проведя пальцем по его щеке, убирая занавесившую лицо спутанную гриву, я принялся медленно водить ладонью по его члену, животу, снова возвращался к чувствительной коже бедер, двигаясь осторожно, но в то же время уверенно.

Прошла не одна минута, прежде чем я дождался реакции: сбившегося уже не от горя дыхания, то напрягающихся, то тут же расслабляющихся мышц, капель смазки, делавших мои движения еще плавнее.

Он все еще не понимал, что именно вытаскивало его из кокона, но не мог противостоять бессознательному желанию получить удовольствие, забыться в нем хоть ненадолго. Это было сродни инстинкту самосохранения, когда тело берет все на себя, давая отдых измученному разуму.

И пускай самосохранение не было в крови ни у Орофера, ни у его сына, я мог уповать только на него.

Наконец, я коснулся его в последний раз, и он излился мне в руку с тем же хриплым вздохом, который, кажется, будет сниться мне в кошмарах до конца жизни.

Вместе с раскинувшимся рядом безучастным телом, снова потерявшим едва вернувшуюся в него жизнь.

Я всматривался в неподвижное лицо, ища хоть какой-то знак: дрогнувшие губы, приоткрывшиеся веки, но не видел ничего.

И что же мне оставалось делать теперь?

Я отвлекся лишь на секунду – подтянуть какое-нибудь покрывало и вытереть руку, но так и замер с ним, потому что, едва повернувшись, наткнулся на взгляд Трандуила: совершенно ясный.

— Попортили мою скорлупочку, — посетовал он хриплым голосом, без тени смущения укладываясь у меня под боком. — Ублюдки, — и тихо засмеялся, почти сразу закашлявшись, глядя на мое лицо.

Не помню, чтобы я слышал от него подобные выражения, обычно он изъяснялся более цветасто.

— Оказывается, несколько секунд покоя – это так много, — сообщил он следом и потянул меня за руку, не обращая внимания, что я ее так и не вытер. — Останься, а? Мне холодно. А тебе наверняка много чего мне надо пересказать, по глазам вижу.

Вздохнув, я привстал и все-таки дотянулся до покрывала, кое-как укрыл Трандуила и обнял, на удивление не чувствуя себя неловко.

И рассказал ему все, как было, перемежая слова Гил-Галада своими сомнениями и замечаниями, передал ему разговор с Эстелем, и мне стало гораздо легче, когда при его упоминании я увидел на лице Трандуила слабую улыбку.

Он выслушал меня молча, только беспокойно ворочался, пока, наконец, не устроился на сложенных руках у меня на груди, заставив под смешки отплевываться от волос.

— Мне хочется тебя ударить, — произнес он задумчиво, когда я закончил, и добавил. — А что мне хочется с твоим королем сделать, я промолчу.

— Ударь, — пожал я плечами. — Если поможет.

— Ничего мне не поможет, — реплика звучала неожиданно зло на контрасте с его тоном ранее. — И никому мстить я не собираюсь, к твоему сведению. Они и без меня свое получат.

Он сполз с меня и снова улегся, на этот раз лицом в потолок, натянул покрывало до подбородка и закинул руку назад, едва не попав мне по носу. Явно не случайно.

— Если Гил-Галад пожелает отдать свой трон кому-то кроме тебя, я пожелаю ему очень медленной и мучительной смерти, — излишне мечтательно заявил он вдруг, но тут же нахмурился. — Скажи мне правду – мой народ так уж ему нужен?

— Нужен. Нам все сейчас нужны, людей не хватает. А...

Он оборвал меня:

— Есть что-то, чего ты мне не рассказал?

Я покачал головой. Я выложил ему все карты, вплоть до того, что мало кто вернется из битвы, если пойдет в нее.

— Я не хочу для тебя судьбы отца, — в очередной раз сказал я, поглаживая его по виску. — Но боюсь, что все повторится.

— Я не король, Элронд, — он редко называл меня по имени, и потому я тут же забеспокоился. — И могу им не становиться.

Я уже упоминал о его непредсказуемости?

Что он найдет себе такой выход, мне даже в голову не приходило. Или он бросил это, что позлить меня в ответ на то, что я ему только что рассказал?

— И ты всех оставишь? — поинтересовался я, чувствуя, как подступает раздражение.

Он поймал меня за запястье, и я с удивлением обнаружил, что у него тряслись руки. Попытка непринужденного разговора с его стороны все-таки провалилась, и я заново увидел то, что привиделось мне тогда в палатке Гил-Галада.

Тонущего, инстинктивно цепляющегося за протянутую руку, но уже решившего, что не будет пытаться выплыть.

И перевесившего ответственность за собственное спасение на того, кто эту руку ему протягивал.

Воистину, мои друзья стоили друг друга.

Трандуил вновь перевернулся на живот, продолжая цепляться за мою руку, и со всей серьезностью заявил:

— Я оставлю их на тебя. Больше у меня никого нет.

Его циничное чувство юмора проявлялось во всей красе именно тогда, когда ситуация требовала совсем другого. И пусть он нечасто шутил таким образом, каждый раз до последнего не было ясно, сколько правды в его словах. Подозреваю, что он и сам этого не понимал, предпочитая решать, хотел ли он посмеяться или нет, уже после реакции на свои слова.

— Ты хуже отца.

Мне не стоило этого говорить, только не тогда. С этим замечанием я выглядел не лучше, чем Трандуил со своим заявлением, но сказанного не воротишь, и я замер в ожидании его реакции, про себя надеясь, что мои слова не повлекут за собой чего-то непоправимого.

— Зато ты лучше. Ты и займешь мое место.

Я готов был выслушать от него все, что угодно, любые обвинения, но не этот спокойный тон. Еще немного - и я начну думать, что он сошел с ума.

Хотя кто из нас был разумен?

— А ты останешься здесь умирать? — как никогда, я понимал бессильную злость Гил-Галада, охватывавшего его при одном лишь упоминании правителей Зеленолесья.

Трандуил приподнялся и посмотрел на меня так, как смотрят на неразумного ребенка: со смесью нежности и жалости.

— Я и так умер, — как само собой разумеющееся, и, переведя взгляд куда-то на стену, добавил. — Уходи.

Я подумал, что ослышался, но Трандуил уселся на кровати и повторил, уже громче и тверже:

— Уходи. Оставь меня. И если я не дам тебе ответа до завтрашнего рассвета, возвращайся к своему королю и передай, что отныне у тебя свое королевство.

То, как оборот в итоге приняла наша встреча, совершенно не укладывалось в голове, и я уже даже не был точно уверен, может ли он действительно так поступить. Есть ли хоть один закон, согласно которому я мог надеть корону погибшего Орофера вместо его сына. Мне казалось, что это невозможно, никто не допустит, но я уже ошибся сегодня, решив, что смог предсказать непредсказуемое. С Трандуила сталось бы удивить меня дважды за день.

И я ушел, по пути зацепив с пола бутылку с вином.

***

До вечера я проспал как убитый у Эстеля в палатке. Никто меня не будил, никто не спрашивал, о чем я говорил с Трандуилом и говорил ли вообще. Наверняка за мое спокойствие нужно было поблагодарить опять же Эстеля, но у меня не было сил: все уходило на то, чтобы оставаться спокойным, ожидая вердикта.

Ночь я провел, нарезая круги по лагерю и старательно не замечая вопросительных взглядов. Я снова и снова прокручивал в голове разговор, пытаясь различить малейшие оттенки в интонации произнесенных Трандуилом слов, сравнить с теми, что я помнил, и все-таки понять заранее, чего ждать.

В конце концов я обнаружил себя посреди небольшого леска, начинавшегося сразу за лагерем. Я бы остался там, в сонном спокойствии, каким-то чудом не нарушенном еще войной, но до рассвета оставалось недолго.

Пора было возвращаться и встречать ответ, каким бы он ни был.

***

Едва завидев меня, Эстель замахал рукой, подзывая к себе, и я нахмурился при виде неожиданной дерзости. Но едва подойдя ближе, к собравшемуся у палатки Трандуила отряду, я забыл о ней и замер, завороженный представшей перед глазами картиной.

Он вышел, гордый, потрепанный и невыносимо уставший и бледный, одетый лишь в рубаху и тот самый снежно-белый плащ с меховым воротом. И в тусклом свете поднимающегося солнца он сиял ярче, чем все сильмариллы, потому что он, в отличие от них, был живым.

Эстель поднес ему венец, почтительно преклонив колено и протягивая руку вперед. И сухие ветви с пожелтевшими листьями ожили вслед за своим новым хозяином, потянулись к его пальцам, свиваясь в остроконечную корону, ощетиниваясь колючками, которые будут ранить всех, кроме своего обладателя. Трандуил опустил ее на голову, и она села как влитая, застывая, словно и не было этих нескольких секунд нездешней магии. А может, и правда не было.

Отряд, замерев, смотрел, как краснеют засохшие было листы, а потом один за одним воины опустились на колено, единой волной той же силы, что собрала их всех здесь в этот час.

Лес зашелестел, тронутый внезапным ветром.

Король вернулся.

Да здравствует король.

[L]Мистер Бартон[/L] <a href="http://silber-mond.diary.ru/p186474298.htm">приносит</a> свои фики с WTF 

@темы: Алешенька, нам тут рады!, что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?

---

В МИРЕ ЖИВОТНЫХ. АРДА ВЕРШН

Для Катеньки %) Саурон, Мелькор, волки, погода располагает, ~750 слов непонятно о чем прячутся под картинкой xd
я помню, что они не существуют могут не есть и не мерзнут, но так неинтересно

Варгов Саурон создал без всякой помощи. Почти.

Просто увидел однажды в лесу необычно большого волка, долго сидевшего в засаде, поджидая кролика. Прошел снегопад, и шкура его, бывшая темно-серой, теперь была засыпана свежим снегом так, что казалась белой от рождения. Почуяв Саурона, волк поднялся из укрытия, но снег стряхивать не спешил — так и замер пушистым сугробом, только голову наклонил, словно кланяясь.

Саурон подошел ближе, снял перчатку и потрепал волка по широкому лбу, улыбнулся, когда зверь ткнулся ему в ладонь, выпрашивая еще ласки. И рассмеялся на весь лес, когда в лицо полетела снеговая волна — волк все же решил, что маскировка уже бесполезна, и наконец отряхнулся. Саурон проводил взглядом кроличьи следы, оглядел недовольную волчью морду и подмигнул, больше самому себе.

Пропажу ученика Мелькор заметил не сразу — дел было слишком много, отчасти благодаря отсутствию Саурона. Пришлось выйти прогуляться.

В лесу творилось что-то странное. Снегопад едва прошел, и земле положено было хоть ненадолго остаться прикрытой искрящимся ковром, но то, что Мелькор видел перед собой, больше напоминало мгновенно замерзшее после шторма море. Или поле после сражения.

Отметин на снегу было — не счесть. Впрочем, Мелькор и не собирался. Запахнув посильнее плащ, он двинулся вглубь, туда, куда вели три переплетающиеся цепочки волчьих следов.

Когда они пронеслись мимо, Мелькор не сразу понял, кого вылавливать, поэтому на всякий случай схватил обоих, встряхнул и аккуратно швырнул обратно в снег. Справа тут вскочил на ноги взрослый серый вожак. Слева остался валяться, хохоча, мгновенно вернувший эльфийский облик измазанный кроличьей кровью Саурон.

Мелькор его веселья не разделял.

— Только не говори, что запасы крепости ты все уже прикончил, — сухо предупредил он.

Саурон смеяться перестал, но подниматься даже не думал.

— Это так весело, учитель, — сообщил он, глядя снизу вверх. Алая капля доползла до века, и он, не глядя, смахнул ее и вытер руку о снег.

— Убивать — весело?

Саурон опустил взгляд, и теперь в его поле зрения были только полы черного плаща, едва колыхающиеся на ветру.

О том, что он опять убивает, он даже и не подумал. Просто потому, что не видел в этом ничего ужасного. К тому же, это он вспугнул волчью добычу, а у серого зверя была семья, часть которой весело носилась вместе с ним в погоне за такой вкусной крольчатиной. Не мог же он не помочь?

— Учитель... — начал было Саурон, но его оборвали.

Волк, которому не понравился тон претензий к своему новому другу, одним легким прыжком оказался рядом с Мелькором и, угрожающе ворча, вцепился в плащ.

Разумом Саурон понимал, что надо подняться, отогнать зверя, извиниться перед учителем... Но волк не был опасен, а сама ситуация казалась настолько необычной, что он обнаружил себя вновь смеющимся во весь голос и только разбрасывающим в стороны колкий снег в бессмысленных попытках подняться.

А потом замер, потому что впервые с возвращения учителя увидел, как тот улыбается.

Улыбке не доставало прежней легкости, но Саурон готов был принять любую. Лишь бы была.

Волка Мелькор все-таки с плаща стряхнул и махнул рукой, отгоняя. Тот отбежал на несколько шагов и остановился, исподлобья наблюдая за неудавшейся добычей.

Мелькор присел, протягивая руку, помогая подняться. Саурон вцепился в нее, потянулся вперед, но подскользнулся. Упал бы обратно в снег, но Мелькор успел поймать. Неожиданно — в объятья.

Лес вокруг словно бы замерз. Коснись — и зазвенят ледяные ветви, задевая друг друга.

Даже если бы мир вздумал рушиться прямо сейчас, Саурон не отнял бы рук.

Безмолвная вечность длиной в несколько секунд оборвалась звонким тявканьем.

Четверо волчат, пепельно-серых, в отца, выбежали на лужайку. Самый смелый ринулся Мелькору под ноги — проверить, кто это явился в их лес.

Мелькор поднялся одним плавным движением, Саурон — следом за ним.

Любопытные волчата окружили их, осматривали внимательно, нетерпеливо переминаясь с лапы на лапу.

— Хочешь, чтобы они не умерли с голоду — сделай их сильнее. Ты не сможешь постоянно быть с ними рядом, даже если ты их так полюбил. Дай шкуру потолще, острые клыки и быстрые лапы. Как всем этим пользоваться, ты уже показал, — произнес вдруг Мелькор, глядя куда-то в сторону.

Саурону казалось, что за словами прячется еще что-то. Едва заметной тенью — извинение. Объяснение.

Его собственные клыки тоже выросли не сразу.

И пользоваться пришлось учиться практически по памяти.

Зато теперь он сам кого угодно мог научить.

Щенята сбились в кучу и, похоже, так и решили наступать, но вот плащ шевельнулся, и они тут же бросились врассыпную, чтобы снова собраться в отдалении. Саурон на них не смотрел.

Мелькор уже стоял к нему спиной, но никуда не уходил. Правая рука в ожидающем жесте была заведена назад.

— Мне из-за тебя без ужина остаться? — бросил он насмешливо, но не зло.

Саурон потряс головой, возвращаясь в реальность, кивнул волку, получил в ответ сытый взгляд блестящих глаз и взялся за протянутую руку.

К ним он вернется завтра и покажет все, что умеет сам.

Но это — только завтра.



Я поняла - это передача "В мире животных", только в Арде xdd Так и напишу в названии xd
В свое оправдание имею сказать, что это я вчера в универе набирала. Да простит меня втф
А еще я окончательно забыла последовательность происходящего, как можно заметить xd
1,2к слов ниачем, Мелькор, Саурон, приглашенная звезда номера на гифке xd

Он быстро понял, что ему толком нечем заняться. Прожив годы в ожидании возвращения учителя, будучи постоянно занятым сначала постройкой, а потом поддержанием порядка в крепости, сейчас он остался словно бы не у дел. Нет, он не чувствовал себя лишним или лишенным чего-то, дела оставались, просто не в таком количестве, как было раньше. Свободного времени, которого он не знал веками, неожиданно стало слишком много, и в какой-то момент возник резонный вопрос — что же делать, чем занять себя так, чтобы выжечь мысль о том, что все было впустую.

Прогулки надоели сразу же: он знал окружающий лес вдоль и поперек, каждую кочку, каждый куст, каждого мало-мальски разумного обитателя. Он любил там находиться, но не настолько часто.

Горы были знакомы ему не меньше. Какое-то время он развлекался, скатываясь по вечно замерзшему снегу, падая в пропасть, чтобы у самом земли обернуться летучей мышью и взлететь обратно.

Те, кто видел его, говорили, что каждый такой прыжок — это маленькая смерть. Он не чувствовал ничего кроме бесконечного желания хоть на пару минут развеять скуку.

Он было вернулся к обучению живущих в крепости оружию, но неожиданно выяснилось, что ему нечему их учить: у них были свои наставники, равные по силам, способные остановить меч за секунду до смертельного удара, чтобы показать, как от него увернуться.

Сила Саурона оказалась так велика, что сметала на своем пути все, демонстрируя лишь один принцип — уничтожь все, и нечему будет уничтожать тебя. Но Мелькор никогда не хотел, чтобы его люди были обучены такому, и, хотя Саурон искренне полагал, что только это сможет вынести из следующей войны хоть кого-то живым, против слова учителя идти не мог.

Как бы ни хотелось.

Мир изменился, пока Мелькора не было, и половина изменений была на руках Саурона, стекала алым с его клинка на сапоги. Все — ради учителя. Только клинок был его собственностью, клинок и ответственность за то, что он делал.

А натворил он немало. И по головке его за это все точно не погладят.

Мысль, возникшая в голове одним вечером, была сущим кощунством. "Если бы учитель не вернулся, вся моя работа была бы при мне".

Он даже ужаснулся ей не сразу, и оттого почувствовал себя еще гаже. Лучше бы он разбился. А еще лучше — отправиться бы куда-нибудь подальше, только вот куда, если все, кому надо, сами к ним стекаются, а кроме как в крепости, места ему больше нигде нет.

Отшвырнув кинжал, который крутил в руках, он ринулся вниз, в покои учителя прежде, чем успел еще раз подумать.

Мелькор встретил его, распластавшегося у порога, недоуменным взглядом поверх украшенной золотым орнаментом книги.

— У меня уже есть ковер, — заметил он, откладывая книгу в сторону.

Саурон даже головы не поднял, заговорил, как был — лицом в пол, руки сжаты в кулаки. Мелькор молча выслушал сбивчивые признания, а когда Саурон закончил, остался все так же безмолвен.

Валяться на полу затекли руки. Тишина затянулась, и каждая ее секунда не грозила ничем хорошим.

— Отошли меня... — он наконец осмелился поднять голову. — Куда угодно, подальше отсюда, я хоть что-нибудь сделаю, что тебе...

Мелькор на него даже не смотрел. У него уже было другое занятие: на столе, рядом с отложенной книгой, сидела серая толстенькая сова и откровенно наслаждалась хозяйскими поглаживаниями.

— Вот скажи мне, милая, — обратился он к ней, почесывая мягкую грудку, — что делать, если твой ученик — дурак?

Саурон от неожиданности еще приподнялся и в конце концов уселся на полу, откинулся спиной на закрытую дверь.

Сова проследила его движение и недовольно клюнула уголок книги.

Мелькор покачал головой:

— Ну зачем так жестоко, милая, — а потом все-таки обратил внимание на Саурона.

— Что, лучше бы и не возвращался, да?

Саурон уставился на него в возмущенном изумлении.

— Кто еще дурак... — протянул он, сглатывая.

Все равно вышвырнет после всего, что уже наговорил.

Сова шумно захлопала крыльями и перелетела на подоконник, устроилась за наполовину прикрывающей окно шторой и принялась, вертя головой во все стороны, оглядывать комнату с нового ракурса. Мелькор улыбнулся ей и поднялся следом, замер, глядя на окутанную ночным туманом гору меж открытых створок.

— Все мы бываем дураками, — он произнес это с непривычной еще усмешкой, что появилась уже после его освобождения. Или правильнее будет сказать — после того, как его схватили?

Саурон вскинулся, желая ответить, но слов не было.

— Я знаю, о чем ты думаешь. И если ты полагаешь, что я выгоню тебя только потому, что наши с тобой, — Мелькор помедлил, — методы разнятся, то значит, я ничего не стою как учитель. Я знаю, тебе нужна война. Все то время, пока меня не было, ты воевал. Правда, большей частью с самим собой. Не так ли?

Он кивнул, заново уставившись на пол.

— И мы оба знаем, что новой войны не избежать, а противники не стали слабее. И нашу армию поведешь ты, потому что больше я ее никому не доверю. Но не тебе начинать войну, которая происходит из-за меня, и не тебе отвечать за нее.

— Но...

Сова, замершая, едва хозяин заговорил, вновь завертелась и возмущенно заклекотала.

— Да, милая, ты права — выглядит он ужасно.

Саурон мрачно оглядел свое тусклое отражение в глянцевом полу и решил, что спорить с непонятно откуда взявшейся совой — глупо. Особенно если она права.

— Подойди.

Тело реагировало на команды быстрее, чем их постигал разум. Или просто до сих пор сказывалось несбыточное до поры до времени желание выполнить любой приказ единственного, кто мог их ему отдать.

Сова неожиданно потерлась об руку, а потом подмигнула и резво забралась на плечо, вцепилась когтями в кожаный наплечник и замерла.

Саурон попытался на нее посмотреть, и, судя по смеху учителя, выглядел при этом весьма глупо.

Мелькор вновь потянулся почесать сову, одной рукой. Второй же заправил ученику за ухо растрепанные волосы, задержавшись пальцами на щеке чуть дольше, чем нужно было для того, чтобы просто убрать пряди.

— Твои собственные наместники едва ли не короны носят, и весьма искусные. А лучший кузнец даже венца простого, чтоб волосы удержать, себе сделать не может?

Он уже и забыл, что когда-то пришел сюда кузнецом. И первым делом его рук здесь был клинок, тот, что затерялся после того, как пленили учителя.

Стоп.

Выходит, Мелькор безоружен?

Как так, война же, пусть он и говорит, что до нее еще есть время!

Учитель остался без меча, а он здесь с горок катается... хорош ученик, ничего не скажешь!

Кажется, он задумался слишком надолго, — и очнулся от мыслей от того, что сова нетерпеливо дергала его за отросшую челку.

Он тряхнул головой и тут же получил тычок клювом в плечо, но даже внимания не обратил.

Простым мечом он уже не обойдется: все изменилось, теперь им есть, что поставить против Валар. И оружие нужно такое, чтобы они сразу все поняли.

И склонились.

Он излишне резко поклонился, довольно улыбаясь и чуть не сбросив сову на пол. Глаза полыхали огнем, который не зажигался веками, и, казалось, от их света ярче заблестели многочисленные кольца на пальцах.

— Я могу идти? — теперь он смотрел прямо, уже предвкушая, как в следующий раз войдет сюда не с пустыми руками.

— Птицу с собой забери только, — кивнул Мелькор. — Она тебе уж точно скучать не даст.

— Да хоть дракона, — Саурон вновь тряхнул головой, и сова тут же отвесила ему крылом подзатыльник. — А как ее зовут?

Мелькор пожал плечами:

— Как назовешь.

Саурон у самой двери изобразил какой-то замысловатый поклон и кинулся вниз по лестнице.

Времени вдруг стало в обрез: оружие нужно непростое, а у него пока и идеи толком не было. Да и ободок какой-то надо сообразить, действительно, волосы в кузнице мешаться только будут.

Сова, словно поняв его мысли, потерлась мягким ухом о его шею. Саурон усмехнулся:

— Прелесть какая, — и, подумав, добавил. — А пускай и так. Что, Прелесть, полетели ковать?

Довольно ухнув, сова обернулась и подмигнула давно оставшейся позади хозяйской двери.

Мелькор кивнул замерцавшим на темном небе звездам и вернулся к книге.

запись создана: 02.02.2013 в 06:07

@темы: картинка, Алешенька, нам тут рады!, что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?

---

тоже унесу себе

[L]Мистер Бартон[/L] - <a href="http://silber-mond.diary.ru/p182335025.htm">фик</a> "Первый мститель" (все персонажи, AU, легенда, PG-13)

Название: Первый мститель
Автор: fandom The Avengers 2012
Бета: fandom The Avengers 2012
Размер: миди (4265 слов)
Пейринг/Персонажи:

спойлеры

Солдат, Воин, Лучник, Гончая, Оборотень, Ярость, Верность, Власть, Старший и Младший
Категория: джен
Жанр: AU, легенда
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: Они жили ради войны. Они были непобедимы. Они выиграли и эту битву. Но стоило ли верить Верности, если речь идет о Лжи?
Примечание: все началось с этого арта.
Для голосования: #. fandom The Avengers 2012 - миди "Первый мститель"

Eine Gottheit wie ich kann nur an sich selbst zu Grunde gehen

И наступил день, когда не взошло ни одно из солнц, и последовала за ним ночь безлунная, черная, как сама пустота, и вышли из этой пустоты те, кто был и не был, те, кого так жаждали хотя бы единожды в своей жизни увидеть, а после готовы были отдать все, лишь бы повернуть время вспять да не желать больше ничего. Единой стеной надвигались они на миры, что соединены между собою ветвями одного древа, и ломались те ветви от силы оружия их и тяжести их грехов. Но не думали о грехах своих те, кто пришел, ибо правы они были в силе своей и суд свой почитали высшим судом всего сущего.

И приближались они единой стеной, такой, что ничто не разобьет ее и разомкнуться не заставит против воли их. И остановились они у границы одного из самых дальних миров, куда добирались сквозь мириады других, оставляя за собой лишенные жизни пустыни, и не было больше в этих пустынях ни войн, ни раздоров, равны все были, ибо были мертвы.

И обнажили они оружие свое, в любой момент готовые к атаке со спины или в лицо.

И прокатилось ветром по миру, доселе такого не знавшего имя их, с пеплом, молнией да огнем смешанное.

Карателями звались они, и, говорят, даже сами не знали, кому и за что мстят в бесконечной своей войне.

Существа, что сильнее любых богов, ибо бог есть ничто иное как дух бесплотный. Мудрее, чем космос, вобравший в себя знание самого мироздания, ибо содрогнулся даже космос, когда вышли они на непроторенную тропу.

Прочнее, чем пустота, закончившая свое существование задолго до их появления или не существовавшая вовсе, потому как не знали о пустоте ни в одном из миров, но не было времени, когда не знали о том, что грядут они.

И были они сторонами одной сущности, гранями невозможного кристалла, что пропускает сквозь себя свет и тьму, а отражает палитру одних лишь черных и белых оттенков столь яркую, что принимали ее люди за истинную сущность радуги. И шли они в доспехах своих, одеждах цветов, что не видели здесь никогда, и по пятам за ними шли хранители их, те, кто не имел имен и не существовал ни в этом, ни во всех других мирах. Ярость, Верность и Власть следовали шаг в шаг, иной раз забегая вперед, иной — оставаясь позади, дабы те, кто провожал их, запомнили, кто от них прочь уходит.

Шли рука об руку Лучник и Гончая, друзья навек и любимые до скончания вечности, кровью и долгом оплачен был их союз, ставший со временем крепче неразрушимого щита Солдата, сильнее несокрушимого доспеха Воина, со стойкостью их мог сравниться разве что Оборотень, лишь раз не сдержавшийся и на союзников напавший и потому отныне и во веки веков поклявшийся только на врагов направлять мощь свою, дабы оградить собой тех, кто к себе его принял.

И потому шел Оборотень ровно между Солдатом и Воином, чье оружие было единственным, что не под силу было ему победить. Да и этим двоим, сторонам одной монеты, сутью своей воителям, находиться лучше было на расстоянии, ибо крепче дружбы их вечной была лишь их столь же вечная ненависть.

Не раз сталкивались они в поединках, иной раз смерти друг другу желая больше, чем самым лютым врагам своим, но неизменно не находилось в схватках победителя. Обессиленные, позволяли они Лучнику да Гончей развести себя в разные стороны, и стоял Оборотень между ними, пока не успокоятся те, не признают, что ничтожной была причина для ссоры, не схватятся друг за друга, чтобы обнять, а не ранить.

Возможно, относилась бы к ним судьба, что не знает ни любви, ни жалости, иначе, но охраняли их всех те, кого не видел и не слышал никто, но слава об их деяниях летела быстрее, чем стрела Лучника, настигала ловчее, чем капканы Гончей. Ни одной битвы не пропустил Ярость, ни одного проигрыша не допустила Власть, ни единой ошибки не позволил совершить Верность. Иной раз и у них были в своем, ни для кого более не существующем мире разногласия да пересуды, но не знал о них никто, даже сами Каратели, и потому оставались эти трое выше закона и правее обета, ни своим, ни чужим не давая спуску.

И вошли они в мир, ни единой искрой не освещенный, и засияло небо, приветствуя освободителей земли своей, и суша в тот же миг ровной и сухой стала, дабы удобнее было им ступать по ней.

Огляделся тогда Воин и первым выступил вперед. Доспех его, цвета крови и золота, сверкал в лучах его же собственной силы. И указал он всем дорогу, и кинул клич боевой, словно напоминая, зачем явились они в этот мир.

Переглянулись тогда Ярость и Верность, ибо посетило их чувство доселе неведомой тревоги за тех, кого они считали своими детьми. И хотел было Ярость остановить Воина, задержать да напомнить, что бывает, если недооцениваешь ты противника с первых секунд. Но отмахнулся Воин, привыкший без раздумий вперед идти и не оборачиваться, ибо был он в первую очередь сам за себя, и не изменило его время, давным-давно бессильно опустившее руки в надежде перевоспитать его.

И пришли Каратели к поселению, единственному в этом мире, а потому столь обширному и надежно защищенному, и велел Воин остановиться. Был он лидером, выбранным не другими, а своей собственной волей, но не противились тому друзья его, пока побеждали они в боях и домой возвращались с победой.

— Посмотрите на этот мир, — обратился он к остальным, и заблестело на его броне местное солнце. — Посмотрите, как живут эти несчастные, в страхе своем сбившиеся в кучу и сами себя в познании ограничившие. Недостойно жизни такой живое существо.

— Недостойно, — хором отозвались Лучник и Гончая, и переплелись их пальцы, и шагнули они к Воину, показывая, что, как и прежде, готовы сражаться за свободу чужую.

— Мнят они, что свободны, — продолжил Воин, и двинулись к нему ближе остальные. — Но свобода загнала их за этот забор, свобода отпустила их жить в грязные ямы да канавы, и вот что скажу я вам, друзья мои! — помедлил Воин, заставляя слушать себе внимательнее, и улыбнулся гордо, когда потянулись к нему лица удивленные. — Мы освободим их от такой свободы, ибо есть она — величайшая ложь, что только произрастает во всех мирах.

И снова встали стеной они и обратили взоры свои на стены города, что Новым Лесом звался, и взошло за их спинами солнце, чтобы потом уйти за горизонт в последний свой раз, и наступил день, что не забудут никогда даже те, кто не знал о нем.

***

И начался этот день у многих лесян также как и прежний, и перед ним стоявший — с приветствия друг друга да дороги на работу свою, что кормила и поила их, и каждое утро просыпаться позволяла снова и снова. Лишь двое в тот день нарушили привычную традицию. Впрочем, и раньше приходилось им нарушать правила да устои этого мира, ибо неродные они были ему, пришлые и так своими не ставшие. Стояли эти двое, братскими узами меж собой скрепленные, на высоком холме, и были они там еще до восхода солнца, а потому видели тех, кто пришел в их мир в день этот проклятый. Младший, что до книг и знаний охоч был, сразу понял, кто были воины эти, ореолом силы вечно окруженные. Каратели пришли за ними, пришли, чтобы принести сюда огонь и ярость, что свободой звались у них.

Старший же не ведал, кого брат его так боится, но пошел с ним, ибо не было другой у него семьи, и потому не мог он оставить его в одиночестве.

И сказал вдруг младший, от горизонта отворачиваясь:

— Мы должны созвать народ! Дать отпор захватчикам! Отстоять свою свободу!

Замялся на мгновение Старший, потому как знал, что не пойдет никто за ними, ибо были они чужаки пришлые, такие же, как нападавшие, но промолчал он, чтобы брата своего лишний раз не обидеть.

Понял все Младший сам, и поникла его голова, сжались в кулаки руки от злости бессильной. Не знали они дома своего, всю жизнь вместе провед за стенами неродного города, но все же был он для них местом своим и привычным, и вот снова разрушит его темная армия, а им бежать придется, и кто знает, есть ли то место, куда им не закрыт еще путь.

Не мог Старший видеть брата таким. Любил он его и оберегал многие годы и потому и сейчас подошел ближе, привлек к себе да предложил:

— Один не может быть воином, Младший. Но двое нас, и вместе мы сильны. Дадим мы отпор существам этим, а коль не удастся победить их, так хотя бы отомстим.

И посветлело лицо Младшего как небо после грозы, и улыбнулся он гордо и весело, и потянул брата назад домой, план обдумывать да оружие искать.

И не знали они, что Верность пересек уже черту городскую, ибо не было крыльям его преграды, и слышал он разговор весь, и тут же понял, кем был один из братьев. Но не торопился он своим этого сообщать, полетел дальше владения осматривать, про себя думая, что настанет час, и подтвердятся или опровергнутся догадки его, и будет так правильно.

***

— По мосту пойдем мы в город, — порешил Солдат, оглядевшись. — Первыми мы с Оборотнем и Лучник с Гончей, а если поймут эти несчастные, что мост поджечь можно, ибо не знают они еще, что с благими намерениями мы явились, двинутся вперед Воин и вы трое. Способность ваша к полету не даст упасть в пропасть и покажет им истинную силу нашу. А когда доберемся до стен, легко войдем в город, и тогда скажет Воин этим существам то, что нам говорил.

Звенела в словах его последних насмешка, но не обиделся Воин, лишь перекинул шлем блестящий из руки в руку.

— Настроение твое покоя мне не дает, Солдат. Скажи, что тревожит тебя.

Усмехнулся Солдат, головой качая, и ответил:

— Думаю я, Воин, давно уже думаю, кем был бы ты без слов своих красивых. Что стало бы оружием твоим.

Поднялся Воин на ноги и глянул на Солдата сверху вниз, и горел в его глазах гнев праведный:

— Слова мои только мне принадлежат, одно мы с ними с рождения и до смерти. Но если случится так, что покинут они меня, останется у меня верная броня и сила, что я сам обрел. И коль хочешь ты узнать, какова моя броня, так поднимайся следом. Посмотрим, чего стоит мощь твоя, тебе подаренная.

Напряглись тогда вокруг сидевшие, ибо не время было этим двоим отношения свои непростые выяснять, и кто знает, что произошло бы, но встал между ними Ярость, и на обоих разом глядело внимательно его всевидящее око.

— Разойдитесь да отдохните, — приказал он. — Не нужны нам между собой поединки, когда новый мир нетронутый лежит перед нами.

И послушались его Солдат и Воин, разошлись по сторонам, изредка друг на друга косые взгляды бросая, но становились эти взгляды с каждым разом все мягче, и прошла буря мимо, так и не начавшись.

***

— Они пойдут по мосту, — объявил Младший, карты на столе разложив. Не был он искушен в военной хитрости, но все же понимал, что нет у захватчиков другого выхода, ибо только один этот мост и связывает город со скалами, сплошь оставшийся мир покрывшими.

Никто, кроме них двоих, так и не знал о том, что захвачен скоро город будет. Решил Младший при себе эту новость оставить, отговорившись тем, что все равно не поможет никто им с врагами бороться, и не стал Старший спорить, потому как верил он брату в делах любых.

Весь день просидели они в доме, над планами и чертежами склонившись, и становился Младший с каждой минутой все беспокойнее

— Гляди, даже ворон прилетел к нам для поддержки, — попытался пошутить Старший, но брат его не пошевелился даже, словно нарочно взглядом в противоположное окно уперся, а рука его будто сама по себе что-то чертила.

— Прогони его, — произнес он вдруг решительно. — Сами разберемся. Не нужна нам их поддержка.

Не понял Старший, отчего брат так враждебно к ворону простому настроен был, но все же не стал он спорить, раскрыл окно да замахнулся на птицу.

Ворон не дернулся даже, уставился на Старшего черными глазами-бусинами, каркнул что-то свое, и показалось в этот момент ему, что разговаривает с ним ворон, предупреждает о чем-то важном. Хотел он было брату об этом сказать, но тот неожиданно поднялся и одним движением швырнул в птицу кинжал свой.

И снова не улетел ворон, отпрыгнул лишь, от острого клинка уходя, и вновь на Старшего посмотрел, повертел головою, а потом все-таки снялся с ветки да взмыл в небо.

— А если он с помощью пришел? — спросил Старший.

— И думать больше об этом не смей, — бросил Младший с такой злостью в голосе, какой никогда еще от него не слышали. — Нам никто не нужен.


***


— Я видел его, — сходу сообщил Верность, на землю приземляясь и крылья за спиной складывая. — И ранее видел я его не раз и потому уверен, что он это.

— Кто — он? — отозвался Лучник. До появления Верности сидел он на земле, одной рукой лук держа, другой — Гончую, рядом улегшуюся, обнимая. Улыбнулся Верность при виде нерушимого их союза и ответил:

— Есть в этом городе для нас удача небывалая. Друга своего мы там найдем и там же встретимся с давним врагом, что после последнего перерождения так пойман и не был. Главное, чтобы смогли мы отличить, кто из них кто, ибо зовут они себя братьями кровными в этом мире, хоть и сходства ни во внешности, ни в душе не имеют.

Встрепенулась тут Гончая, да так, что сбросила с себя руку Лучника.

— Тот ли это, о ком я думаю? — спросила она, и засверкал в ее пальцах тонкий кинжал. — Как смел он вернуться после всего, что совершил? Я лично убью его в этот раз!

— В очередь, — с обычным своим смешком заявил Воин, тоже с земли поднимаясь.

И остальные Каратели поднялись и взглянули на Верность, что новость столь неожиданную им принес, и у каждого горели глаза справедливым гневом, ибо тот, о ком они говорили, всем зла и горя в достатке принес. Он был тем, кто едва не заставил обезумевших Лучника и Гончую друг друга в схватке уничтожить; тем, кто Воина и Солдата между собой поссорил на долгие годы из-за поступка, которого никогда не существовало; тем, кто Оборотня превратил в то, что он есть сейчас. Но не только у Карателей было, что ему припомнить. Духи их тоже пострадали в битвах с ним, и хотя были они свободны от пристрастий любых, всколыхнулось и внутри них бурное море отмщения.

***

Легко в город удалось им войти: не встретило оружие их сопротивления, в считанные мгновения жители его признали власть Карателей над собой, и взлетел вверх Воин, и заговорил он о свободе, что сердца этих существ столько времени отравляла, и слушал его, замерев, весь город. А как окончил он речь свою, так грянул тут же хор сотен голосов, освободителей своих славящий.

— Кажется, кто-то ошибся, — сообщил Воин с необычайной веселостью, когда вновь на землю опустился. — Неужели и вечные существа ошибки совершают?

Верность, к которому обращался тот, лишь усмехнулся в ответ. Знал он, что не кончится все так просто, что рано праздник Каратели затеяли, но что Воину это рассказывать, коль лишь собственное сияние славы его волнует, и не видит он ничего вокруг. Много раз победа его ослепляла, но так ничему и не научился он в жизни своей. Но Верность уверен был — будет у Воина шанс еще научиться всему, что упустил он, и потому на слова его ничего так и не ответил.

Зато Солдат, щит свой опустив, нахмурился и спросил у всех сразу:

— Не кажется вам, что слишком просто победа нам обошлась? Обещала нам Власть всевидящая жестокую схватку и выбор нелегкий, но так и не случилось ничего.

— И не надо, — хором Лучник и Гончая откликнулись. — Быстрее в другой мир уйдем мы, быстрее помощь к другим созданиям придет.

Хотел было Воин ответить Солдату в ехидной манере своей, но не успел он и рта раскрыть, как раздался рык: то был Оборотень, и у самой ноги его торчала из земли горящая стрела.

Разом повернулись Каратели к мосту, что за их спинами был, но не увидели уже того моста: огонь полыхал от одного края пропасти до другого, трещал весело, переправу пожирая.

Не сразу поняли они, что магическим был тот огонь. Но вот взлетел Верность и прокричал сверху:

— Предупреждал я вас о нем, и вот! Но смотрите внимательнее, ибо обоих вы знаете. Не ошибитесь в деяниях своих.

И тогда разглядели они, что на другом краю стояли братья, и был в руках у Старшего молот, искрами серебристыми объятый, а Младший стоял, ладонь на мост направив, и горел тот, и танцевало пламя, хозяину своему послушное.

— Трус, — выплюнул Солдат презрительно. Недостойно было с врагом таким сражаться, но не было выбора у Карателей.

Уже поднял он свой щит, но остановила его Власть.

— По-другому мы сделаем, — сказала она. — Ведите жителей сюда.

И двинулся Оборотень в город, всех подряд из домов выгоняя и к мосту собирая. И вот остановилась толпа в ожидании, что же скажут им их спасители.

— Огонь этот — ненастоящий, — объявила Власть и замолчала, ожидая, пока стихнут голоса удивленные. — Те двое хотят у вас освобождение ваше отобрать, но неужели позволите вы решать им за вас?

Громче да раздраженнее гул стал, и без того не любили здесь братьев, а после таких поступков и вовсе изгнать рады были.

— Идите на мост, — продолжила Власть. — Идите и ждите. Пусть подойдут к вам трусы эти, а мы схватим их и осудим, как того требует справедливость.

Правильно рассудила власть: не смогут они долго на том берегу оставаться, коль народ свой защищать вызвались. Уж она-то знала, что и ненастоящий огонь жечь умеет не хуже истинного.

Но едва ступили жители на мост, как потух он, словно и не загорался вовсе. Принялись тогда они оглядываться беспокойно, ибо хотелось им предателей да трусов наказать.

И тогда протянул руку Воин, и хлынуло с ладони его сияние, в огонь на лету превращающееся, и загорелся мост со всеми лесянами, и прогнулся опасно. Видел это Старший, но все равно бросился падающих спасать, ибо не мог он спокойно смотреть, как гибли невиновные. Но не рассчитал он силы своей, и опалил его чужой огонь, и предали ноги, на старом дереве поскользнувшиеся. Он рухнул уже было вниз, в пропасть без дна и названия, но схватило его что-то за плечи и потянуло наверх и в сторону. И понял Старший, что летит он, и держит его один из врагов, тот, что огромные черные крылья за спиной не скрывал. И несет он его к своим воинам, у края собравшимся и за огнем наблюдающим.

— Что хочешь ты от меня? — спросил Старший, когда вернул его Верность на землю.

— Возвращайся домой, — ответил за того Лучник.

Нахмурился Старший недоуменно, оглядел врагов своих, что жизнь ему только спасли:

— Здесь мой дом и брат мой. Некуда мне больше возвращаться, кроме как за эти стены, пока не разрушили вы их, не стерли в пыль.

Переглянулись тогда Верность и Ярость, а Воин заулыбался, словно победил уже во всех битвах мира.

— Как зовут тебя здесь? — спросил Верность, и ответил Старший, и заулыбались тогда остальные, подошли ближе да потянулись с объятьями.

— Гром — имя твое, и с рождения ты один из нас. Тот, кого ты Младшим зовешь, не брат тебе. Народ его похитил тебя да пропал в пустоте, а вас выбросить успел прочь. Мы искали тебя долгие века, но слишком далеко ушли Ледяные, прежде чем отпустили вас, и потому только сейчас можем насладиться мы радостью от возвращения твоего.

Не мог своим ушам Старший поверить. Как же может такое быть, что брат его — не брат вовсе, а те, кого злейшими врагами считал, кровь от крови его?

И видели Каратели его сомнения, и принялись наперебой рассказывать ему о себе и о деле своем, и его расспрашивали о силах да умениях. И объяснили они, что молот, что, как он думал, он нашел, принадлежал отцу его, воину великому. И может этот молот грозы да молнии вызывать и поражать истинных врагов. И не магия это вовсе, им чужеродная, а сама сущность каждого Карателя.

И слушал их Старший, и привыкал к имени своему новому, ибо было оно ему под стать, и поблекли мысли о брате, одном оставшемся. Успокоилось сердце его и приняло веру тех, к кому он с рождения принадлежал, и прокричал он: "Освободим их от свободы, братья", и кричали ему приветливо в ответ.

И охватило его сияние силы, и заблестел искусный доспех, и затрепетал на ветру тяжелый алый плащ.

— Теперь ты наш, — положил ему на плечо руку Воин. — Идем с нами.

И даже взгляда прощального не бросил Гром на брата своего, ибо был он больше не Старший. Не было у Грома младшего брата, а был враг, юркий и лживый, пощады недостойный.

И понял Младший, что узнали его Каратели, несмотря на время и пространство, между ними пролегшее, и зачаровали они брата его сказками своими, за собою уведя от него прочь. И забыл о жителях, которых защищать сюда сошел. Не волновали его более чужие судьбы да миры — покуда свою собственную не спас еще.

Разозлился Младший, руки к небу поднял, и поднялось с моста пламя, чужим созданное, и двинулось оно на Карателей, дотла сжечь их намереваясь. Но не учел Младший одного — магия хозяина так просто не меняла, дернулась она прочь, схватила его самого и потащила к мосту все еще полыхавшему. И так она его за собой потянула, что не удержал Младший равновесия, в попытке освободиться замахнулся — да и поскользнулся, как и брат его ранее, и ушел мост из-под ног его.

Но не дали Младшему упасть в темную бездну, подхватили его Верность и Ярость с двух сторон и до земли донесли. Обступили его Каратели, и вот сжали руки его оковы силы чужой, рот, что проклятиями их осыпал, закрыла светящаяся нерушимая печать. Не дали слова ему, не позволили оправдаться, ибо ложью были его слова, и не было в них нужды. Попробовал лишь Гром встать на его защиту, но положил ему на плечо руку Солдат и сказал:

— Понимаем мы, что долго считал ты его братом своим, но те времена прошли. Отныне и всегда мы — твоя истинная семья, он же — всего лишь Ложь в худшем своем обличии. Младшим звал ты его, но даже имя его обман. С этого момента одно он носит прозвание, то, которым наделили его с рождения, и прозвание то —Локи.

И отвел глаза Гром, ибо прав был Солдат в речах своих. Встал между ними Воин, и пламя на его ладони затрепетало, нетерпеливое, потянулось к Младшему.

— Не ждали мы тебя найти, потому как думали все, что давно ты погиб. Но раз уж так вышло, то наказание тебя по заслугам твоим в наши руки ложится. Есть ли что-то, что хочешь ты сказать прежде, чем падет твоя голова в пустоту?

Насмешкой казались слова его Младшему, но тут почувствовал он, что пропала печать с губ его и мог он снова ответить. И произнес он:

— Нет нужды мне что-то говорить. Всю жизнь свою считали вы себя выше права и закона, но настанет момент, когда докажу я, что ничтожны вы по сравнению со мной. Надейтесь и верьте, что закончится ваше существование раньше, чем придет к вам это осознание, ибо, как говорит ваш народ, надежда умирает последней.

— А первой умирает вера, — ответил Воин, лица его ладонью касаясь.

И грянул хор мертвых имен, и запели они на разные голоса, но на удивление слаженно, и поднял Младший голову с таким вызовом, словно на коронацию, а не на казнь пришел он.

И пел хор о руке самой Судьбы, что пишет всем им путь так, как ей хочется, и слушала его вся вселенная, ибо кончится эта песня, да не кончится история. Лишь Младший не обращал на голоса внимания, потому что не в первый раз пели они для него, и каждый раз было в их словах одно и то же, и не хотелось Младшему вспоминать то, о чем говорили они.

"Сначала умерла весна..." — отзвучали последние аккорды, и обступили побежденного Каратели, и тот, кого братом называл он, стоял среди них.

"А потом умер и ты".

Пускай на колени поставили его на краю пропасти, не было в нем страха ни капли. Видел он и стрелу, острее которой нет, в глаз ему направленную, и ножи, что летели без промаха, и огонь, чужой руке послушный. Но ждал он только одного: когда разверзнется небо грозой, и поразит его молния, которую приведет тот, кто отрекся от него и стал врагом самым злейшим, ибо нет противника хуже, чем бывший друг и брат.

Наготове уже было оружие, и приготовился Младший к тому, что ждало его так долго, но вдруг выступил вперед Верность и заслонил собой пленника, и пришлось Карателям отступить, чтобы друга своего случайно не поранить.

— Подождите, — начал Верность, видя лица их недоуменные. — Стоит поступок его другого наказания, и мы можем его предложить.

— И какое же? — нахмурился Воин, с пламенем на ладони своей играясь.

— Зачем? — спросил Лучник, и стрела возмущенно задрожала в руке его.

— Почему именно он? — удивился Оборотень.

И оглядел их Верность, и вспомнили они, что был он мастером их, и мастером их предков, и потому имел право поступать по своему разумению. И знал об этом Верность, но все равно повернулся так, чтобы и друзей, и пленника видеть, и объяснил:

— Смерть его покончит с его деяниями, нет в том сомнения, но не принесет она ему боли той, что он в свое время принес. Так пусть живет он с ней в одиночестве, ибо не примет его к себе ни одно существо во вселенной, и закрыты будут миры для магии его, ведь несложно будет узнать ее даже под чужой личиной.

И согласились с ним Каратели, ибо правда была в словах его, и убрали оружие свое. Встали они вместе, прощальный взгляд на город бросив, и отвернулись, и отправились навстречу другим, неосвобожденным еще мирам.

И тогда поднял глаза Локи, встал он с колен неспешно и улыбнулся. И была улыбка его оскалом злобы, подстать глазам, что светились проклятой бирюзой.

— Идите прочь, — произнес он, и в руках его очутился скипетр. — Идите и несите весть о том, что Ложь здесь. Что не смогли вы убить его, и за то поплатитесь, ибо отняли у него все и более того. Никогда более не преклоню я колен и не остановлюсь на отдых до тех пор, пока вы не узнаете истинную силу мою. Готовьте доспехи и куйте мечи, ибо я иду! Властители властителей и мастера мастеров, вы задохнетесь на своих коронациях, когда войду я в ваши залы и заберу ваши престолы, а потом на ваших же глазах уничтожу их, потому что не власть нужна мне, а месть. Ибо не просто Локи я теперь. Я — Первый Мститель, и если вы хотите, чтобы завтра наступило, то следите за тем, куда иду я, и не смейте преследовать.

___________________________________

Распределение ролей

Роджерс — Солдат
Бартон — Лучник
Наташа — Гончая
ЖЧ — Воин
Халк — Оборотень
Фьюри — Ярость
Хилл — Власть
Коулсон — Верность
Тор — Гром (Старший)
Локи — Ложь (Младший)

@темы: Avengers, Loki, что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?

---

ЭТОТ МИР ТАК ХОРОШ ЗА СЕКУНДУ ДО ВЗРЫВА

Знаешь, как это сложно – нажать на курок
Этот мир так хорош за секунду до взрыва…

@темы: картинка, музыка, бросьте розы Люциферу

---

далеки-далеки

Я отлыниваю от немецкого и пишу на твиттере недоперашки ака раздавленные пончики про маленьких далеков. Поется на мотив какой-то песни, но я хз, какой.
Итак, что же делали маленькие Далеки)))

далеки-далеки, маленькие далеки, бегают-летают-кричат-экстерминейт

далеки-далеки, маленькие далеки вантузами машут мигают огоньком

далеки-далеки, маленькие далеки бегали по Торчвуду и нашли Ковчег


далеки-далеки, маленькие далеки экстерминирен доктора а доктор сцуко жив

далеки -далеки, маленькие Далеки киборгов заметили и киборгам пиздец

далеки-далеки с Давросом и Кааном спиздили планеты но тут явился Джек

Из далекаааа Далек, ну а вблизи Даврос - не надо вам, Доктор, больше с Розой пить

далеки-далеки, маленькие далеки нашли противогаз, бегают за доктором, бегают за доктором, бегают за доктором, кричат - ю а май мамми, Док

далеки-далеки, маленькие далеки машут Джеку вантузом, а он не хочет их(

далеки-далеки, маленькие далеки нашли себе солонок - любовь и хэппиэнд

далеки-далеки, маленькие далеки, доктор, джек и мастер, люба, белка, вольк,все сидят на твиттере, щачло там где-то бегает, роза плачет, донна шутит, я ебло-енот

далеки-далеки, маленькие далеки загнали под кровать щячло, у белки прям баттхерт xD

далеки-далеки, маленькие далеки живут себе на скаро, им пофигу на дойч

далеки-далеки, маленькие далеки нашли айпод четыре, поют про айферзухт

далеки-далеки, маленькие далеки ткнули в кнопку шаффл, поют ду хаст, ду хаст

далеки-далеки, маленькие далеки заебали всех уже, я знаю, я пошел

@темы: что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?, doctor whyyyyyyyyyy

---

guess what? I did it xD

Название: The best laid plan
Автор:  Мистер Бартон
Персонажи: Старк\Локи, Хоукай\Наташа, остальные Мстители, Фил Коулсон, Пеппер Поттс.
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, юмор, ангст, экшн.
Саммари: написано на заявку 5 [09] Старк/Локи. Старк переходит на сторону Локи. Смерть персонажей (обязательно вместе). NH! A+ От заявки я несколько отступила, но условия по-прежнему соблюдены.
От автора: я начала это писать еще до появления нового трейлера, поэтому Локи - не псих, он просто развлекается, Марии Хилл не существует, а Старка в окошко не выкидывали.
"Военная машина" (в оригинале War Machine) - название брони, в которой был Роуди.

читать в конце

Потом будет понятно, к чему это примечание. В первом фильме есть сцена, где Пеппер дарит Старку прозрачную коробочку с предыдущим реактором и надписью "Это доказывает, что у Тони Старка есть сердце". Когда у Старка похищают новый реактор, он разбивает стекло и использует старый.

Написано для  Мистер Коулсон

За все время знакомства Старк еще ни разу не видел, как Наташа курит, и, несмотря на ситуацию, он вынужден был признать, что ей идет.
Наташа затянулась и отставила руку с зажатой сигаретой в сторону, Тони смотрел сначала на серый дымок, потом – на падающий пепел и, наконец, перевел взгляд на лицо Наташи.
- Скажи, что это была твоя очередная пьяная шутка, и я обо всем забуду, - предложила она, но по тону было понятно, что эти слова – не более чем спасение уже утонувшего.
- Ты не поймешь, - сказал Старк, откидываясь на спинку кресла, завел руки за голову. - Никто не поймет.
Наташа сломала недокуренную сигарету в пепельнице и принялась крутить тонкое золотое кольцо на указательном пальце.
- Ты точно нормальный? – произнесла она, наконец.
Тони усмехнулся
- Кто-то сказал, что Тони Старк – нормальный? Сообщи Пеппер, пусть подаст в суд за клевету.
Старк шутил, как обычно, но Наташе не было смешно. При всей своей отстраненности и способности наблюдать со стороны, она не могла остаться равнодушной к тому, что происходило или только собиралось произойти. Ей не хотелось думать, что Старк их предал, да это и не предательство как таковое, особенно для такого человека как Тони. Все его выходки отличались либо эксцентричность, либо глупостью, либо и тем и другим в комплекте, но эта превзошла все.


С Мстителями и ЩИТом Тони рвал регулярно, как правило, на следующий день в их офис звонила Пеппер и сообщала, что мистер Старк скоро приедет, а вчера он был занят очередной разработкой и немного что-то перепутал. Теперь путаница, похоже, достигла таких масштабов, что Пеппер лично приехала к ним и, поймав первого попавшегося ей агента, то есть, собственно, Наташу, сказала, что видела Локи у Тони в лабораториях. Наташа налила взволнованной Пеппер чаю и, и пока та смотрела куда-то сквозь чашку, выспросила все, что только смогла. Пеппер была уверена, что Локи околдовал Старка, и тот разговор, который она видела, происходил только потому, что Тони не соображал, что делает. Наташа, изучившая досье Локи чуть более чем наизусть, поначалу с такой версией согласилась, пообещала Пеппер обязательно с этим разобраться и отправила обратно, попросив пока ничего не говорить Старку.
С Тони ей удалось поговорить только через день после сообщения Пеппер, и первое, что она поняла – ни о каком колдовстве или гипнозе и речи не было. Старк будничным тоном сообщил ей, что Локи действительно был у него, что они действительно разговаривали, что он действительно в своей уме и действительно не «законченный беспечный дурак, который ни о чем не думает». А потом Старк снял свои пижонские бордовые очки и сказал, что отныне он не состоит в команде Мстителей, потому что никто не смеет указывать Тони Старку, что и как ему делать.


- Зачем он тебе?
Старк потянулся и уселся ровно, закинул ногу за ногу.
- Ты видела, что он умеет?
Наташ усмехнулась про себя двусмысленности фразы, и эта усмешка наверняка отразилась на ее лице, но Старк не отреагировал.
- Он – самое совершенное из оружий, которые я видел, - продолжил он. – Я пока не знаю секрет его так называемой магии, но он уникален, он один в своей роде. Он может помочь моей компании в разработках, вывести ее на совершенно новый уровень, открыть то, что моему отцу даже и не снилось.
Его ответ Наташу совершенно не удивил. В первую очередь Старк – вовсе не заигравшийся в войну мальчишка, он – ученый, один из самых гениальных ученых их времени и, что немаловажно, действительно любящий свое дело. И если с Тором и его молотом он уже разобрался, скучающим голосом заключив, что вибраниум есть не только в щите Роджерса и в лабораториях самого Старка, то Локи был для него ходячей загадкой, а обойти себя так просто Старк никому не позволял.
Но на интуитивном уровне Наташа чувствовала еще кое-что, то, о чем Старк предпочел умолчать. Даже на архивных фотографиях Локи приковывал к себе внимание, было в нем что-то, что заставляло присматриваться, провожать взглядом. Совершенно не выделяясь в толпе, будучи один, Локи, пожалуй, завораживал. Наташа могла поспорить, что и Старка Локи интересовал не только как научный объект.

- Все уже в курсе, да? – спросил Старк.
Наташа кивнула.
- Ну и чего ты ждешь? Я все сказал – я в вашем карнавале больше не участвую.



История их знакомства была совершенно глупой. Локи, пробравшийся в дом Старка в поисках информации, Старк, который, как оказалось, не уехал, а просто просидел весь день в лабораториях, дурацкая безделушка с надписью «доказательство, что у Тони Старка есть сердце», удивленно приподнятая бровь и ни капли страха в глазах, материализовавшийся в руках шест и такое знакомое неприкрытое любопытство.
А потом Старк усмехнулся и прошел в комнату, упал на диван, потянулся за бутылкой и стаканом, вместо одного взял почему-то два. Наполнил, поставил второй стакан на столик, кивнул вбок, предложил:
- Садись. Только палку это положи куда-нибудь.
И чуть не выронил свой стакан, когда увидел, как растаял шест в руках Локи.
- Так ты не глюк что ли?
Впервые за черт знает времени Локи засмеялся, несколько нервно, но все же засмеялся.

От своего предложения Старк, на удивление Локи, отказываться не стал, напротив, даже позвонил кому-то и потребовал беспокоить только при условии, что все остальные люди на планете уже умерли. И Локи сидел и пил мидгарский виски, усмехался, язвил, отвечал на бесчисленные вопросы Старка, снова пил и в общем итоге чувствовал себя неплохо до тех пор, пока Старк не заявил:
- Вы же вообще не похожи. Каким идиотом надо быть, что думать, что вы братья? И чтобы вас сравнивать?
Старка спасла только быстрота реакции – он едва успел скатиться с дивана, когда ему в лицо полетел кулак Локи.
- Да что ты бесишься-то? – невозмутимо поинтересовался Старк, разглядывая Локи снизу вверх. – Как девчонка какая-то.
- Девчонка, значит?
Старк был достаточно пьян, чтобы не удивляться тому, что вместо молодого мужчины перед ним вдруг появилась такая же молодая, но женщина, но достаточно трезв, чтобы внешность этой женщины оценить, приподняться и потянуть ее на себя. А Локи не всегда умел вовремя заканчивать шутки.

Утро Старк встретил с похмельем и спящим в кровати телом. Мужским телом. И поначалу решил, что ему стоит бросить пить. Потом подумал еще раз и решил, что оно того не стоит. А потом тело проснулось, и до Старка как-то очень медленно дошли все события вчерашнего вечера и имя его гостя.
- Эй, сумасшествие, ты точно не глюк? Или мне все-таки стоит записаться в очередь на кладбище?
- Как ты меня назвал?
Старк хмыкнул.
- С испанское твое имечко вполне может так переводиться.
Галлюцинация двинула ему локтём в бок и поднялась с постели, принялась одеваться.
- Эй, фокусник, на завтрак останешься?
Старк сам не знал, зачем это предложил, но не выпускать же того, на кого так охотится Фьюри, просто так, хотя того, что Локи согласится, Старк не ждал. Наверное, поэтому Локи и согласился.

Пеппер узнала о Локи на шестой день его нахождения в особняке. И по ее глазам Локи понял, что Старк был неправ, когда говорил, что у него нет семьи.
В том, что она сдаст его местонахождение и приплетет что-то вроде «да он его загипнотизировал», Локи не сомневался. А это значило, что ему пора было убираться, иначе он рискует быть пойманным всем этим разряженным зоопарком. Убираться, правда, не очень-то хотелось.
Со Старком было весело и даже любопытно, он интересовался Локи, расспрашивал, спорил, пару раз они даже подрались. Старк пытался понять механизм магии Локи, от ядерных реакторов скатился к генным мутациям и обратно, завалил своего электронного помощника поиском информации и даже исследовал шест Локи, но никаких следов научного или еще какого-то вмешательства не нашел. Палка и палка, дорогая, но не более. А потом Локи спросил у него, что за лампочка у Старка в груди, слово за слово тот вкратце рассказал ему, зачем нужен этот крошечный ядерной реактор и какой силой он обладает. Локи выслушал, усмехнулся и спросил, знает ли Старк что-то про Космический Куб.
По мере того, что рассказывал Локи, лицо Старка все больше вытягивалось, становясь одновременно разочарованным и предвкушающим. Оказалось, что этот Куб – один из самых сильных источников энергии и, что немаловажно, в отличие от палладия, более безопасный. И Куб все это время находился на летучей базе ЩИТа.

Старк никогда не был ни сколько-нибудь наивен, ни уж тем более доверчив, Локи прекрасно это понимал. А еще он понимал, что Старк хочет жить, несмотря на миллион опаснейших и просто глупых выходок, действительно хочет жить, а не ждать, пока элемент, призванный стать заменой палладию, медленно, но верно убивает его. Информация о новом источнике энергии плюс неплохая способность разбираться в людях, умноженная на личное обаяние и некоторую часть магии – тот самый рецепт, что позволил Локи убедить Старка в том, что ему не стоит идти на поводу у ЩИТа, глава которого даже не соизволил сообщить ему о том, что имеет у себя вещь, способную помочь Тони. Впрочем, скажи это кто-нибудь другой, Старк не мог бы не согласиться хотя бы про себя.
- Куб легко выкрасть, было бы желание, - не раз повторял Локи, делая очередной круг по одной из лабораторий Старка, пока тот возился со своим мини-реактором.
Старк кивал невпопад, язвил, игнорировал, якобы случайно стрелял из новой недоработки, пару раз угрожал усовершенствованным «Иерихоном». Локи снова и снова повторял одну и ту же фразу в разных вариациях и ждал, когда же Старк, наконец, перестанет паясничать и отправится за так нужным ему источником. Нужным, конечно же, Старку. Локи Куб интересовал исключительно как способ рассорить команду Мстителей между собой. Что может быть более удачным поводом, чем предательство их любимого оружейного консультанта, а потом еще и попытка ограбления? Локи считал свою идею идеальной и не учел только одного – привыкший появляться в лучах стробоскопов и под гром аплодисментов Старк не стал придумывать никаких хитроумных планов и уж тем более с кем-то их обсуждать. Он просто прилетел на базу ЩИТа, забрал кейс с Кубом, показал Фьюри средний палец, а Коулсона потрепал за щеку так, что синяк обещал остаться еще на месяц, и вернулся к себе в особняк. Фьюри приехал тем же вечером вместе с Наташей, они вдвоем прочитали Старку лекцию о вреде алкоголя, пообещали в следующий раз подвесить где-нибудь над Эйфелевой башней на огромный магнит и убрались обратно, не забыв прихватить кейс. Последнее Старка как-то не слишком расстроило.
А через сутки Локи пришлось признать, что Старк куда умнее и хитрее, чем о нем говорят, и похожее на одобрительное восхищение чувство, которое он испытал, ему не понравилось.

Оказалось, что за пятнадцать часов, прошедших между похищением кейса и появлением Фьюри, Старк успел собрать точно такой же Куб, естественно, куда менее мощный и не имеющий и половины свойств настоящего Куба, зато неотличимый от оригинала даже на третий взгляд. Теперь было понятно, почему Старк так легко уступил кейс потянувшейся за ним Наташе.

Локи стоял и смотрел, как Старк копается в горе деталей, двух мониторах и еще успевает швыряться дротиками в виртуальное табло и ругаться на Джарвиса. В лаборатории все время что-то светилось, взрывалось, шевелилось, звучали какие-то непонятные фразы, и посреди всего этого цветного хаоса сидел совершенно довольный Старк и азартно раскручивал начинку кейса. Локи ни за что бы себе не признался, но цветастая картина его завораживала, это было похоже на магию, только немного другого рода. Старк магии не признавал, перекрывая любые попытки объяснения научными терминами, Локи усмехался и, склонив голову набок, в уже далеко не первый раз говорил, что в его мире магия и наука – одно и то же. Старк отправлял его почитать детские сказочки, Локи напоминал, что он сам – персонаж того, что в Мидгарде считается сказкой, Старк молча указывал на дверь, а Локи, наоборот, подходил ближе, устраивался неподалеку и продолжал наблюдать.
Как ни странно, Старк его не гонял, просто запретил что-либо трогать. Впрочем, ничего особенно секретного в этой лаборатории не было – все оружие разрабатывалось и производилось на предприятиях компании, а про Куб Локи и так знал. Да и, честно говоря, он не слишком понимал, что вообще делает Старк и как это все работает, до тех пор, пока Старк как-то не подозвал его и не показал прозрачную, похожую на новомодный амулет, призму, в центре которой равномерно мерцал голубой свет.
- Это и есть твоя батарейка? – с деланным безразличием поинтересовался Локи, рассматривая реактор.
Старк кивнул и стянул с себя майку, швырнул в Джарвиса, промахнулся и пообещал завтра же превратить его в модную вешалку. Локи, прикусив губу, со странным волнением смотрел, как Старк заменяет реактор, как на несколько секунд на его лбу пролегает глубокая морщина, и Локи понял, что Старк, в общем-то, не так молод, как хочет казаться. А потом морщина разгладилась, Старк снова ухмыльнулся, собственнически похлопал Локи по плечу, бросил на ходу «детка, жди мне при полном параде» и вышел, оставив Локи в лаборатории.



На экстренном совещании Старка, естественно, не было, его место осталось пустым, и Стив, до этого бросавший на его стул косые взгляды, вдруг встал и отодвинул его к стене. Наташа переглянулась с Хоукаем и поняла, что теперь их действительно стало на одного меньше. И хоть все они никогда не были лучшими друзьями, а некоторые – и просто друзьями, потеря одного из членов команды все равно оказалась ощутима.
- Итак, нам поступил приказ, - начал Фьюри, мрачно оглядываю команду.
- Устранить ревизора? – даже не пытался шутить Хоукай.
Фьюри осадил его тяжелым взглядом, кивнул сам себе и сказал:
- Не ревизора. Консультанта.
В комнате повисла тишина. Фьюри, не двигаясь, уставился на стену, команда начала переглядываться между собой, периодически оборачиваясь на оставшийся у стены стул, Наташа теребила кольцо на пальце, Роджерс ругался про себя, потому что делать это при даме не позволяло воспитание, Хоукай монотонно обводил пальцем контур креста.
- Ведь можно же решить как-то по-другому, - решительно произнес Стив, приковывая к себе всеобщее внимание. Все-таки они со Старком друг друга терпеть не могут.
Фьюри покачал головой:
- Это приказ Совета Безопасности. Во-первых. У нас, кроме Старка, есть немало проблем. Во-вторых.
- Они что, так и сказали – убейте Старка? – с истерическим смешком спросил Хоукай. – Они ж собственному названию противоречат.
- Не убить. Устранить. Вот и устраняйте.
Фьюри поднялся и покинул комнату, замолкший было Стив окинул Мстителей обеспокоенным взглядом.
- Нужно предостеречь его.
- Как? – усмехнулся Хоукай. – Знаешь, Тони, мы хотим тебя предупредить, что мы тебя в ближайшее время уничтожим. Можно еще чашечку кофе?
- Как вообще можно уничтожить Старка?
- Отбери у него алкоголь, он сам застрелится.
- Роджерс!
- Да, мадам?
- Сам ты мадам!
- Клинт!
- А вот и мадам.
Их перебранка была глупа до невозможности, но она хоть как-то удерживала всех от окончательного осознания нового задания.


Старк сидел в одном из своих кабинетов, самом дальнем, о котором кроме него самого знали только Пеппер и Роуди. Этот кабинет исполнял роль наблюдательного пункта – здесь были собраны изображения со всех камер дома и лабораторий. Старк уселся перед панелью, вывел на дисплей камеры из лаборатории, в которой он только что был и в которой остался Локи.
На самом деле Старк прекрасно понимал, как ловко этот парень пытается им крутить. Магия – не магия, но какое-то подобие гипнотического поля окружало его каждый раз, когда Локи приближался к нему ближе, чем на несколько метров. Старк усмехнулся, подумав, что скажи он такую фразу Пеппер, та наверняка подумала бы, что он влюбился. Но влюбляться Старк уж точно не собирался, ровно как и доверять Локи, он просто был заинтересован тем, кого наметили к нему во враги. А чтобы победить врага, следует получше его узнать.
Постукивая пальцами по столешнице, Старк наблюдал за тем, как Локи ходит по лаборатории, разглядывает то, что там находится, изредка просто оглядывается. И ни одной попытки как-то украсть или скопировать информацию. О том, что в помещениях вообще есть камеры, Локи точно не знал, о них вообще очень мало кто знал, а уж как они выглядят – не помнил и сам Тони. Главное – камеры были совершенно незаметны и всегда исправны.
Локи уселся на стол, взял в руки предыдущий реактор, повертел, а потом вдруг провел сверху раскрытой ладонью, и реактор заморгал разноцветными огнями, начал крутиться и одним движением вытянулся в длинную прозрачную трубку, внутри которое по-прежнему светило с десяток огней. Старк не заметил, как смахнул со стола один за другим степлер, флешку и яблоко, чертыхнулся и приказал Джарвису повторить фрагмент.
И если появляющийся и пропадающий шест Старк еще мог как-то объяснить, то подобную трансформацию – нет. Будь это какой-нибудь ящерицей, отрастившей клюв, Старк прочитал бы лекцию о влиянии радиации на геном или что-то в этом роде. Но Локи каким-то образом изменил свойства куска пластика. Мгновенно и голыми руками. Такого Старк еще не видел.


Неприметный черный «Форд», больше подходящий офисному работнику, приветливо моргнул фарами, а владелец «Форда» подмигнул красивой рыжей девушке в черном пальто.
- Если ты откажешься выпить со мной хотя бы кофе, я застрелюсь!
- Ключами?
- Брелком от ключей. Я все-таки профессионал.
Наташа улыбнулась уголками губ, сложила зонт и нырнула вслед за Клинтом в машину, которая тут же стартовала как заправский гоночный болид.
- Думаешь, Ник пошутил насчет Старка? – скорее утвердила, чем спросила Наташа, не отрывая взгляда от лобового стекла.
- Думаю, что мироздание пошутило, когда подсунуло Старка нам.
- Это был Совет Безопасности.
- Это был плохой совет.
Клинт замолчал, Наташа уткнулась взглядом в огонек прикуривателя и даже не заметила, как они доехали до какого-то кафе.
Клинт подогнал машину к самым дверям, так, что Наташе хватило сделать всего шаг, чтобы войти, отогнал машину подальше и зашел следом.

После третьей чашки кофе Клинт вовсю шутил в своей обычной сверхчерной манере, пародировал Фьюри так, что Наташе казалось, что он сейчас вот-вот почернеет и облысеет, и все время косился куда-то в сторону.
Когда Наташа уже хотела спросить, что такого интересного он там увидел, Клинт достал мобильник, что-то быстро набрал на нем и повернул экран к Наташе.
«Я продамся в качестве учителя физкультуры в старшую школу, если окажется, что тот парень – не Локи».
Наташа покрутила пальцем у виска и уронила салфетку, нагнулась за ней, словно бы случайно оборачиваясь назад, положила поднятую салфетку рядом с мобильным и набрала:
« Школа лишилась своего шанса».

Плана действий у них, конечно, не было, но и не был нужен. Локи предпочитал быть, в некотором роде, серым кардиналом и действовать так, чтобы его было видно только тогда, когда он сам этого хочет. Судя по тому, что он в ничем не примечательных шмотках сидел пил кофе и листал книгу, равно как и половина обитателей кафе, сегодня он был склонен к тому, чтобы затеряться среди людей.
Клинт одним глотком осушил свою чашку и легонько пнул Наташу по носку туфли.
- Пойдем, спросим, что он пьет.
- Надо Фьюри доложить.
- Подожди, может, меня еще сошлют в школу.
Они синхронно поднялись и так же синхронно подошли к столику у окна, Наташа села напротив парня, Клинт – рядом.
- Вы не хотели бы приобрести себе замечательный иллюстрированный сборник сказаний Асгарда? – обратился Клинт к сидящему за столиком.
- А, так вы встречаетесь? Мило. Поздравляю вас, Наташа, хоть у вас хватило ума не западать на Старка, - проговорил невпопад парень, не поднимая глаз.
Клинт прищелкнул языком.
- Кажется, мне понадобится лук.
Парень пожал плечами.
- Дойди до кухни, там точно был зеленый.
Клинт хотел было ответить, но тут Наташа толкнула его по голени и кивнула на стол, где от остывшего кофе вдруг начал идти горячий дымок.
Сомнений не было. На такой фокус на этой планете были способны только двое, один сейчас торчал дома под незаметной охраной, а другим был сидящий перед ними типа-братец Тора.
- Локи, - окликнула его Наташа, и парень, наконец, поднял глаза.
На первый взгляд в нем действительно не было совершенно ничего особенного – симпатичный, темноволосый, молодой, такие толпами ходят по улицам. Но потом руки Наташи, которой она опиралась на стол, коснулась его рука, и вместе с тоненькой струйкой прохлады ее насквозь прошило силой. Необъяснимой, невозможной, идеально контролируемой силой. Наташа невпопад подумала, что датчики излучения сейчас стали бы зашкаливать куда больше, чем тогда, при падении молота Тора, и поспешно отдернула руку. Локи перевернул свою ладонью вверх и поманил Наташу пальцем.
Та оглянулась на неподвижно сидящего Клинта и чуть наклонилась. Локи приблизился к ее уху и тихо поинтересовался:
- Что ты можешь предложить за информацию?
Наташа усмехнулась.
- А что ты хочешь?
- Не говори Старку о приказе.
Локи резко протянул руку и заправил за ухо прядь вылезших волос, потянул к себе книгу, откинулся на спинку диванчика и внимательно уставился на Клинта.
- А тебя я где-то видел, - сказал он, наконец.
- На другом конце прицела, если не ошибаюсь, а я не ошибаюсь.
- Как такой уверенный в себе человек может…
- Напоминаю – я не Старк, - хохотнул Клинт, перебивая Локи. – Меня все устраивает.
- Его тоже. Теперь.


На секунду Клинт даже забыл, что перед ними, в общем-то, сидит существо, которое они уже около полугода безуспешно пытаются схватить или хотя бы найти. Похоже, с этим парнем вполне можно было весело поболтать и, пожалуй, даже выпить чего-нибудь поинтереснее кофе, не будь он пред-первым в списке проблем ЩИТа.
Интуиция Клинта, регулярно спасавшая его задницу и остальные части тела, сделала стойку еще в тот момент, когда он только заметил странно знакомого парня, а теперь и вовсе выла отвратительной утренней сиреной. Но Локи об этом знать не стоило.
- Теперь? Ты его до смерти там очаровал что ли?
Локи, наконец, закрыл книгу – Наташа не удержалась от усмешки при виде надписи «Сказания» на обложке, - внимательно посмотрел Клинту в глаза и произнес со всей надменностью:
- Ты считаешь меня очаровательным? Как мило.
- Да я б на тебе женился, если б не Старк. Но не могу увести у товарища подружку.
- Какую еще подружку?
- Черноволосую такую. Зеленоглазую. С Наташей рядом сидит сейчас.
Клинт рисковал, сильно рисковал – если все, что он знал о Локи было правдой, то его сейчас могли как минимум сжечь на месте десятком разных способов. А еще – ляпнуть в запале что-нибудь интересное. Но того, что произошло дальше, Клинт предугадать не мог.
Локи… изменился. Отросли волосы, стали чуть более округлыми лицо и глаза, съехала вниз не до конца застегнутая молния на куртке.
- Такую? – поинтересовалась новоявленная девушка.
Клинт внутренне застрелился, огляделся, увидел, что все, кроме них, замерли, и кивнул.
- Что-то вроде. Только бы вот еще глаза побольше.
- Ага. На размер.
Клинт, опять же мысленно, поаплодировал. Выбить Локи из колеи было не так уж просто, но по тому, как легко тот менял свое обличие, Клинт понял, что именно такого особенного нашел в нем Старк.
- Ты говорил об информации.
Локи кивнул и трансформировался обратно, люди вокруг, однако, двигаться не начали. Клинт нахмурился.
- Ты сейчас отправишь свою спутницу за ее столик, а мы с тобой выйдем.
- Не боишься, что она за это время сообщит о тебе Фьюри?
Локи наигранно зевнул.
- А вы еще не сообщили? Даже не знаю, я вас пере- или недооценил.
- Да, мы вот тоже решить не можем. Хотели монетку кинуть, а тут вдруг ты. Дай, думаем, у тебя спросим?
- Не дам. Это вы вместе что ли?
- Ревнуешь?
- Конечно. Сейчас пойду вызову ее на дуэль.
Клинт хохотнул и наклонился к Локи.
- Что за хрень, парень?
Локи поморщился, покачал головой.
- Ну и выражения… А еще правительственная организация.
- Ух ты, смотри, небось и название выучил.

В такого рода перепалке по подсчетам Клинта прошло минут пятнадцать. Его интуиция в очередной раз попыталась застрелиться и хотя бы так привлечь к себе внимание, когда Локи вдруг спросил:
- Почему никто из вас не сказал ему?
- Не сказал о чем?
- О Кубе.
- А при чем тут Куба?
- Не придуривайся. Так почему?
Клинт побарабанил пальцами по столу, усмехнулся.
- Ты предлагаешь мне рассказать незнакомому объекту с неизученным рядом невозможных с точки зрения естественных свойств закрытую информацию, за разглашение которой меня повесят на входе на собственных шнурках?
- Я могу и заставить.
- И до сих пор не заставил.
Они смотрели друг на друга, словно готовы были тут же сцепиться и друг друга придушить, но на самом деле ни у одного из них и мысли такой не было. А потом Локи исчез, оставив после себя раскрытую на странице с иллюстрациями книгу и подозрительно щурящуюся Наташу.


- Ты сейчас звонишь агенту Коулсону и докладываешь ему все, что сейчас произошло.
- Он что, любит сказки на ночь?
Несмотря на то, что уже был далеко не ранний вечер, пробок на дорогах меньше не стало. Клинт разлегся на руле и сосредоточенно разглядывал ползущую изнутри по ветровому стеклу мошку.
- Звони и докладывай. Это не то, о чем стоит умалчивать.
- Может, лучше ты? – изобразил святую наивность Клинт, протягивая Наташе вытащенный из кармана телефон.
- Звони. Ты же у нас почетный участник переговоров.
- Между прочим, разговаривать за рулем по мобильному телефону опасно для жизни и здоровья окружающих, а так же самого водителя, я уже не говорю, что это противоречит законода…
- Тебя вытащили из камеры смертников. Не говори мне, что ты вообще знаешь, что такое законодательство.
Это было почти подло – напомнить Клинту о том, о чем тот предпочитал напрочь забыть, но после всего увиденного Наташе было не до сантиментов.
Клинт безразлично пожал плечами и нажал на кнопку вызова, молча поднес телефон к уху. Наташа нахмурилась – похоже, она неожиданно сильно его задела, если он даже не огрызнулся. Она потянулась было рукой к его плечу, даже коснулась, но тут Клинт включил громкую связь, и послышался голос Коулсона. Недовольного и неожиданно сонного Коулсона.
- Бартон, почему по гражданскому каналу?
- Соскучился, сэр!
Полный тоски вздох, расцениваемый как «будьпрокляттотденькогдатебявзялинаработу» Клинт пропустил мимо ушей и излишне жизнерадостно принялся пересказывать Коулсону события в кафе. Дослушав до момента превращения Локи в женщину, Коулсон, наконец, спросил то, что Наташа ожидала услышать с самого начала.
- Бартон, - замогильным голосом поинтересовался Коулсон. – Скажи честно, сколько ты выпил?
- Две чашки кофе, сэр! И блинчики.
- Тоже выпил?
- Никак нет, съел!
- И сколько градусов было в твоих блинчиках?
- Не знаю, но они точно были горячие. Сэр, вы уверены, что хотите слушать о блинчиках?
Единственное, в чем Коулсон был уверен, так это в том, что все-таки следовало попросить Старка сконструировать что-то, что могло заткнуть их дорогому стрелку рот. Естественно, вслух он этого говорить не стал.
- Бартон, ты понимаешь, что ты говоришь? Ты уверен, что это была не голограмма или что-то в этом роде?
- Это было живое существо, - ответила вместо Клинта Наташа. – И оно действительно сменило… хм, пол. Я могу подтвердить все, что вам дальше расскажет Бартон.
На секунду связь вдруг словно оборвалась, но тут же в трубке щелкнуло, и Коулсон вздохнул:
- Продолжайте.


Остаток доклада Коулсон перенес стоически и даже не сделал замечание Бартону, когда тот в третий принялся рассказывать про то, какую начинку больше всего любит в блинчиках. Ради важной информации можно было выслушать и не такое. Впрочем, «не такое» тоже было. Не будь агент Коулсон тем, кем он был, он бы сказал, что Бартон рехнулся, и отправил бы его в ближайший бордель решать свои проблемы. Но агент Коулсон всегда оставался агентом Коулсоном, поэтому, услышав, что Бартон назвал Локи очаровательным, только молча покачал головой и поинтересовался, что же Бартон имел в виду.
- Ничего я не имел, - почти возмутился Клинт, но продолжил на удивление серьезно. – Вокруг него какое-то поле что ли… Не знаю, как назвать. Но на мозги влияет здорово.
- И сильно повлияло? – уточнил Коулсон, перекладывая телефон в другую руку и принимаясь набирать сообщение Фьюри
- Мне все время казалось, что я разговариваю с хорошим знакомым.
- У тебя есть хорошие знакомые?
- Уже нет.


Встреча с бывшими соратниками Старка Локи в некотором роде даже порадовала. Чем сильнее и умнее соперники, тем интереснее было с ними сражаться, а дураком подсевшего к нему парня Локи не мог назвать даже несмотря на то, что тот так легко повелся на трансформацию. Локи подошел к самому краю крыши, оперся на ограждение и чуть свесился вниз. Дорога была забита машинами, но внимание Локи привлекла только одна, черная и вроде бы совершенно невзрачная, если не считать того, что Локи знал, кто в ней сидит. Щелчок пальцев – и он тут же был бы избавлен от сразу двух лучших агентов ЩИТа. От двух агентов, вместе приезжающих в кафе, вместе там сидящих и так же вместе оттуда уезжающих…
У Локи было ощущение, что он пропусти что-то, что скоро вернется и хорошенько долбанет его по голове. К сожалению, предчувствие Локи никогда еще не обманывало.


С такой скоростью Мстители на срочном собрании давно не появлялись. Хоукай – истинная звезда вечера, крутил в руках листок бумаги и в третий раз повторял одну и ту же историю.
- Как можно было его отпустить, ну вот как? – разочарованно качал головой Беннер.
Клинт, который этот вопрос весь вечер слышал ото всех, включая себя самого, делал в ответ страшные глаза и отмалчивался. Зато не стал молчать Тор.
- Локи с детства так умеет. Ему когда что-то надо было, стоило только попросить, и никто не отказывал. Он такой… - Тор сделал паузу, подбирая нужное слово. – Обаятельный, что ли. Ну как девушка.
- Ага, - хмыкнул Клинт. – Видели мы эту девушку. Там такое обаяние.
Он присвистнул и обрисовал контур обаяния руками. Тор нахмурился.
- Эй, ты поосторожней, это мой брат все-таки!
- Точно брат?
Собравшегося было подняться Тора разом осадили три пары рук. Убедившись, что больше Тор вставать не собирается, Коулсон, медленно прогуливающийся вокруг стола, отошел от него, приблизился к Клинту, невозмутимо отвесил ему подзатыльник, убрал руки за спину и двинулся дальше.
Клинт завис ровно на две секунды, а на третьей повернулся к Фьюри и обиженно заявил:
- Папа, а чего он дерется?

Бездна осуждения в глазах агента Коулсона Мстителей совершенно не успокоила. Даже Фьюри махнул рукой и рассмеялся, откинувшись на спинку кресла. Клинт победно оглядывался и продолжал складывать из своего листочка нечто невразумительное, похожее на смесь лягушки и разбитого «Боинга». Пририсовав конструкции глаза, он посадил ее на стол перед собой, оперся головой на руки и принялся играть с лягушкой в гляделки, старательно не замечая, что все уже отсмеялись и теперь ждут, что скажет Фьюри.
- Бартон, сядь нормально.
Голос Фьюри оказался неожиданно угрюмым.
- Все заходит слишком далеко. Этот Локи… Ладно еще Старк на него повелся, но, если верить Тору, такое может произойти с любым. И если вдруг ему захочется развести в разные стороны весь штат ЩИТа, он сможет это сделать.
- Сэр, но это же обычный гипноз, разве нет? – поднял голову Роджерс. - Ему можно противостоять…
Фьюри покачал головой.
- Не думаю, что это вообще может считаться гипнозом.
- Чистая психология… - протянула Наташа.
- Психология?
Наташа заправила за ухо выпавшую прядь волос и оглядела команду.
- Я разговаривала со Старком, еще до того, как он окончательно ушел, и поначалу тоже подумала, что это гипноз, какое-то внушение или, может даже, чип. Но на самом деле это все совершенно не нужно. Вспомните, у Старка пунктик на том, что он все делает сам и никакая власть ему не указ.
- И?
- Что он сказал в качестве причины ухода?
- Никто не смеет управлять Железным человеком кроме Тони Старка, и уж тем более это никогда не будет делать ваш недобразильский карнавал, - отрапортовал Коулсон и добавил. – Цитата.
- Что и требовалось доказать. Старку только намекни, что его используют, он тут же на дыбы встанет.
- Думаешь, дело только в этом?
- Нет, не только. Локи – такой же ходячий реактор, как и Старк, только природный.
- Ты хочешь сказать, что он вырабатывает какую-то непонятную энергию, заставляющую людей с ним соглашаться? Что-то не сходится…
- Все сходится.
Брюс сложил руки на столе и выпрямился.
- Наташа права, мы действительно имеем дело с некоей пока еще необъяснимой силой. И эта сила – сродни вечному двигателю, в том плане, что не имеет определенного конца или начала, а также – происхождения.
- Теперь я точно ни черта не понимаю, - сообщил Клинт. – Док, можно попроще?
- Проще некуда. Гипноз и прочие техники, которые вы здесь упоминали – это целенаправленное воздействие на конкретного человека или нескольких людей. Оно имеет вектор, скажем так, начинается в момент появления необходимости гипноза и заканчивается, когда эта необходимость отпадает.
- Лично мне теперь точно нужен гугл.
Брюс покачал головой.
- То, что вы приняли за гипноз, просто постоянно излучаемая энергия.
- Как лампочка?
- Как бесконечная лампочка, тогда уж, - Беннер потянулся за лежащим на столе планшетом, включил его и, кивком указав всем на большой экран, принялся рисовать.
- Наша наука сейчас не может объяснить возможность подобного явления, однако, допускает его реальность.
Импровизированный человечек был обведен сначала совсем близко по контуру, потом чуть дальше.
- Кокон какой-то… протянул Бартон.
- Не важно, как оно называется, важно, как оно работает. Что такое зона комфорта человека все представляют?
Дождавшись, пока все кивнут, Беннер чуть усмехнулся, подумав, что вести лекций для таких студентов ему еще не приходилось, и продолжил:
- В большинстве случаев нарушение этой зоны инстинктивно воспринимается как угроза, именно поэтому мы испытываем недовольство, раздражение, когда кто-то незнакомый или неприятный подходит слишком близко.
На этой фразе Коулсон как-то излишне внимательно покосился на Клинта, но тут же перевел взгляд обратно на экран, где Беннер рисовал второго человечка. С рогами.
- Если же человек нам приятен, то нахождение его в зоне комфорта не то чтобы разрешено, а даже желательно. Не буду утомлять вас излишними терминами, скажу лишь суть – тот, кто оказывается в вашей зоне комфорта по вашему желанию, автоматически воспринимается вами положительно.
- А тот, кто воспринимается положительно, оказывается в этой зоне, - уточнил Стивен.
- Именно. И не стоит забывать, что человеческое тело является источником энергии и энергию эту излучает. Бартон, не смейтесь, я не собираюсь ударяться в описания того, что так любят называть аурой. Это лишь бытовое название, на самом деле все гораздо сложнее и не совсем относится к нашей теме.
- А что тогда относится?
- Энергия, излучаемая телом, практически всегда не выходит за рамки зоны комфорта.
- Если тело не окунули в реактор, - добавил Клинт.
- Бартон, у вас что по биологии было в школе?
- У меня не было школы. Но давайте свою трагичную историю я вам попозже расскажу, окей?
- Обязательно ее выслушаю. А пока вернемся к нашим полям.
Брюс обвел одну из фигур и придвинул к другой так, что контур первой слегка наполз на контур второй. Затем Беннер сменил цвет и прорисовал линию, соединяющую оба контура в одну большую кляксу.
- Когда люди попадают в зоны комфорта друг друга, они превращаются в одну единую зону…
- И энергия тоже. И получается что-то вроде обмена, - задумчиво проговорила Наташа.
Беннер одобрительно кивнул.
- Не стоит забывать, что мы имеем дело с энергией необъяснимого свойства. Все, что мы пока знаем о Локи – потенциал его энергии огромен, он способен преобразовать ее в поистине огромное количество форм. И радиус его поля, во-первых, шире, чем у обычного человека, во-вторых, более насыщен.
- Слушайте, я вроде понял, - хлопнул в ладоши Клинт. – Эта ходячая супер батарейка своим полем задевает всех, кто подходит достаточно близко, и ему в принципе побоку, кто это и что это, он этим полем никак не управляет, оно просто есть.
- Примерно так. Как только наш объект пропадает, связи между полями исчезают, и так называемый эффект присутствия тоже. Это что касается вас, Клинт. А вот со Старком сложнее, его излучение имеет совершенно отдельную природу. И, скорее всего, они с Локи взаимно друг на друга влияют.
- Старк может заставить Локи что-то сделать?
- Не заставить. Подтолкнуть.
- Так же, как Локи типа подтолкнул Старка уйти от нас, а потом еще и чемоданчик украсть.
Беннер обвел свой рисунок в рамку и отложил планшет, оглядел явно впечатленных коллег.
- Их надо разъединить, - предложил Роджерс. – Тогда Тони вернется к нам.
- Напротив, - Фьюри поднялся с кресла, сложил руки на груди и замер статуей.
- Напротив чего?
- Старк станет для Локи прекрасной ловушкой.
- Каким образом?
- Старк забрал Куб себе.
- Так его же вернули.
Фьюри усмехнулся.
- Нам вернули безделушку, а настоящий Куб сейчас находится у Старка. Вместе с Локи.
- Два… или даже три источника невероятной энергии в одном месте, - суммировал Беннер и вдруг побледнел.
- Что, Док?
- Если Локи получит доступ к неистощимому источнику энергии, то его поле сможет поглотить поля миллионов людей…
- Которыми он сможет управлять, - хором закончили за Беннером Клинт и Тор.


Старк никогда в жизни бы не признался в том, в чем все-таки признался себе пару минут назад. Ему было скучно. И скучал он не по вечеринкам, гонкам, работе и развлечениям, как бывало обычно, и даже не по Пеппер, которой, напротив, было слишком много. Старк скучал без занудного, бестолкового и отвратительно-назойливого агента Коулсона. И объявляющегося без приглашения Фьюри. И следящей за ним Наташи. И дурацких шуток от вечно стреляющего сигареты Клинта. Старк скучал без ЩИТа, и, по его личному мнению, это было одной из самых бесполезных вещей, которые он когда-либо делал в машине рядом со своим домом.

По-хорошему он должен был выкинуть из головы эти мысли, подъехать, наконец, к особняку, подняться в спальню и развалиться на кровати с бокалом, а лучше бутылкой мартини. Идея была совершенно обыденной, и в любое другое время Старк так бы и поступил, но сейчас ему казалось, что идея эта – не его собственная, это решил не он, а кто-то другой предложил ему приехать к себе домой.
Старк побарабанил пальцами по черной коже руля, высунулся в окно, показал язык своему отражению в боковом зеркале и откинулся на спинку сидения. Что-то было не так, что-то шло не так, и шло уже не первый день. Пока он находился в особняке, он забывал обо всем – о Мстителях, о донимающей его с подписями Пеппер, о дурацких попытках требования усовершенствования «Иерихона» и даже о превышении уровня интоксикации крови. Точнее говоря, он прекрасно обо всем помнил, но помнил как-то вяло, словно ни одна из этих проблем не касалась его лично и была просто строчкой в прочитанной утром газете.
Старк опустил голову и уперся взглядом в светящийся треугольник на груди. Чувство какой-то неправильности в происходящем усилилось.
Пеппер в какой-то степени была права, называя Старка безрассудным, заносчивым, самонадеянным и еще тремя десятками синонимов, смысл которых сводился к тому, что Старк был слишком беспечен. Спорить Тони с ней не спорил, большей частью потому, что был согласен практически со всеми обвинениями, за исключением одного: беспечным он никогда не был.
Старк ни на секунду не забывал, что живет в кредит с очень высокими процентами, которые рискует просто-напросто не успеть выплатить. И ему не слишком-то верилось, что Куб, мизерную часть чьей энергии он залил в свой реактор, действительно не имеет ни одного побочного эффекта. В прошлый раз он уже успел обрадоваться, что может вышвырнуть бутылки с отвратительной хлорофилловой отравой в мусорку, он и вышвырнул, а потом оказалось, что новый элемент облучает его очень медленно, но верно, и противоядия к своему облучению не имеет. В тот момент хлорофилл показался Старку не таким уж и гадким.
А потом объявился Локи, поселился у него в доме и подкинул Старку информацию о Кубе, ничего не потребовав взамен…
Старк чертыхнулся и саданул рукой по приборной панели. Вот в чем было дело. Похоже, так называемая магия Локи имела немаленький радиус воздействия, если Старк мог связно думать только в паре сотен метров от собственного дома. Но чего он добивался, заставляя Старка не вспоминать о проблемах? Пожалуй, это надо было выяснить как можно быстрее, пока он еще мог думать самостоятельно.


В особняке было слишком темно и слишком тихо, что, в общем-то, было закономерно для двух часов ночи, если не вспоминать, что это был особняк Тони Старка. Сколько Старк себя помнил, экономией электричества или заботой о соседях он никогда не утруждался.
- Джарвис, термос ты безмозглый, свет включи!
Ничего не произошло. Старк, чертыхаясь, прошел в гостиную и стукнул кулаком по датчику.
- Просыпайся, ты что, мне не рад?
- Кто-то посмел не обрадоваться появлению Тони Старка?
Голос был спокойный, уверенный и немного резкий и принадлежал уж точно не Джарвису. Это явно было какое-то живое существо.
- Что за черт…
Это было похоже на удар шокера, очень нежный, но сильный и расчетливый. Холодные руки одновременно легли на плечи, и дернувшийся было Старк понял, что не может двигаться. Или не хочет.
- Беспечность – твой главный козырь, да, Тони?
- Детка, у нас в планах ролевые игры?
Старк предполагал, что ему в ответ бросят какую-нибудь колкость, ударят или, на крайний случай, поцелуют. Вместо этого рука с левого плеча переместилась к груди, замерла у реактора, и все, что осталось Старку, это с восхищенным ужасом наблюдать за тем, как чужая ладонь впитывает в себя голубой свет.
- Сколько ты проживешь без него, Тони? Минут пять? Больше? Меньше?
- Не знаю, не пробовал…
Сохранять хорошую мину при плохой игре Старк научился давно, но сейчас попытки сарказма были скорее нервной реакцией на… на кого? Он был уверен, что позади стоит Локи, потому что еще одного неизвестного мага в своем доме Старк бы уже не выдержал, но он не мог отделаться от ощущения, что голос принадлежит кому-то другому.
- Кто ты? – спросил Старк, щурясь, чтобы разглядеть хотя бы руку. Голубую, со странными фигурными то ли тенями, то ли рисунками, руку.
- У тебя очень плохая память, Тони. Это все реактор…
Реактор, да, как же. Реактор продолжал светиться, правда, несколько странным образом, ровно от груди до чужой ладони, не рассеиваясь по сторонам. Поначалу Старк решил, что из него сейчас просто выкачают всю энергию и бросят валяться на ковре, но, прислушавшись к телу, он понял, что ничего не происходило, ровным счетом ничего. Сердце билось как и должно было, воздуха хватало, кровь циркулировала, и даже думать он мог достаточно ясно для того, чтобы понимать, что он ни черта не понимает. А потом он догадался повернуть голову и посмотреть на зеркальную стену стеллажа, в которой отражались похожие на аварийные сигналы алые глаза.
Перехватив взгляд Старка, существо оскалилось в подобии улыбки, отодвинуло руку от реактора и подняло ее ладонью вверх так, что свет, собравшийся на ладони в полупрозрачный шар, выхватил из темноты его лицо. Старк вздрогнул, рука существа на его плече сжалась сильнее.
- Что-то не так? – осведомилось существо, наклонившись к уху Старка. Тони почувствовал, как к его виску словно приложили лед.
- Все отлично, за исключением маленькой детальки.
- И какой же?
- Ты не подходишь по дизайну.
Кажется, он закричал, когда рука с зажатой в ней блестящей, похожей на кусок льда, штукой со всей силы ударила ему в грудь.


- Мисс Поттс, что значит – он вас выгнал?
Агент Коулсон спрашивал это уже в четвертый раз, но вразумительного ответа так и не дождался. Пеппер сидела в его кресле, всхлипывала, держась одной рукой за стакан с водой, другой – за коробочку с салфетками, и повторяла:
- Он заколдовал Тони, и тот меня выгнал.
- Может, он просто выпил не того? – предположил Клинт, бродящий вокруг стола под подозрительным взглядом Коулсона.
- Чччего не того?
- Да кто знает, вдруг бензинчику хлебнул вместо виски?
Пеппер ошарашенно уставилась на Клинта.
- Бензин? Он же отравится и умрет. Ой, - и снова всхлипнула и уставилась на стакан.
- Бартон, замолчи и выйди, - приказал Коулсон.
- А почему мне два задания одновременно?
- Бартон!
Не успел он придумать для Клинта еще одно занятие, как в комнату вошел Фьюри в сопровождении хмурящейся Наташи.
- Что у вас?
- Он заколдовал Тони, и тот меня выгнал, - в очередной раз сообщила Пеппер и принялась рвать на кусочки сразу две салфетки.
- Кто именно вас выгнал, мисс Поттс?
- Да Старк чудит опять, - фыркнул Клинт.
- Бартон, помолчи, а лучше уйди, - сказала Наташа.
Клинт с замученным стоном хлопнул себя по лбу и упал на диван, простонал оттуда: «Да вы издеваетесь все что ли», - и, стянув со спинки свою куртку, бросил ее на лицо, всем видом показывая, что его здесь больше нет. Пеппер чуть улыбнулась и вцепилась в стакан.
- Мисс Поттс, все-таки, - снова обратился к ней Фьюри. – Что произошло?
Пеппер вздохнула и начала рассказывать.
- Вчера днем я приехала к Тони, нам нужно было обсудить… - она на секунду замялась. – Некоторые дела. В доме было очень тихо, как будто вымерло все, да еще и Джарвис молчал. Я сначала подумала, что что-то случилось, побежала в лабораторию, а двери все открыты. Ну то есть не открыты, а обесточены, их достаточно просто толкнуть, чтобы войти.
- А обычно вы им что-то вроде «Сезам, откройся» говорите?
- Бартон, тебя не существует, - не оборачиваясь, сообщил Коулсон. – Продолжайте, мисс Поттс.
- В общем, я вошла в лабораторию, а там такая же тишина, все компьютеры отключены, ни одной лампочки даже не горит. А на столе сидит Тони. Я спросила у него, что происходит, а он ответил… - Пеппер тихо всхлипнула и жалобно покосилась на Наташу. – Сказал, чтобы я катилась куда подальше, что я его достала, что я слишком много ему запрещаю и вообще…
Пеппер запнулась и махнула рукой со стаканом, чуть не выплеснув воду на стол. Коулсон, поджав губы, потянулся и придвинул документы поближе к себе.
- И что, вы вот так ушли? – нахмурилась Наташа.
Пеппер пожала плечами.
- Я пыталась спрашивать, но он повторял одно и то же, говорил, что я вечно лезу не в свое дело, и все такое…
- Эй, а вы уверены, что это вообще наша жестянка была? – Клинт поднялся с дивана, как был, в наброшенной на голову куртке, подошел к столу, оперся на него.
- Бартон… - предостерегающе начал Коулсон, но Фьюри остановил его рукой.
- Что ты имеешь в виду?
Клинт сдернул куртку и задумчиво пожевал губами.
- Мисс… вы-то уверены, что это был Старк?
Пеппер вздохнула.
- Ну да. Кроме него никто не может отключить все в лаборатории. Я думаю, что это этот Локи заколдовал его. Чтобы я не мешала его планам.
- Где находится лаборатория? На минусовом этаже?
- Да, там даже два этажа, они уходят в скалу… А какое это имеет значение?
Клинт хлопнул в ладоши.
- В яблочко.
- Что? – недоумевающе оглядела всех Пеппер.
- Мисс Поттс, вы сказали, что электричество было вырублено, так?
- Да…
Клинт переглянулся с Фьюри и, получив одобрительный кивок, продолжил:
- Если лаборатория на минус первом, значит, без электричества там жуткая темень, а судя по тому, что вы не упомянули про то, что брали фонарик, светили телефоном или делали что-то еще в этом роде, значит, свет все-таки был?
- Нет, не было, я же говорю – все было выключено… - начала было Пеппер и осеклась. – Но там было светло.
- Локи.
- Локи?
- Да, Локи. Если он умеет превращаться в бабу, прощу прощения, в женщину или в девушку, хотя после Старка вряд ли он сойдет за девушку…
- Бартон, ближе к делу!
- Да куда уж ближе, - повернулся к Пеппер Клинт. – Локи превратился в Старка и избавился от вас.
- А электричество?
- Видимо, его способности позволяют оперировать любой энергией по его усмотрению, - добавил Коулсон. – И получать доступ к любой системе.
- Ходячая батарейка-хакер, - мрачно перевел Клинт. – Прекрасно, но у меня теперь тоже вопрос.
- И какой же?
- А Старк-то где?
Пеппер ахнула и зажала себе рукой рот.


«С того дня, как мы прибыли на эту планету и, щурясь, вышли на солнце, нам осталось увидеть еще больше, чем можно увидеть и сделать куда больше, чем может быть сделано. Ешь или будешь съеден или живи и дай жить другим, но все согласны в одном – не бери больше, чем даешь. С того дня, как…»
Старк на автомате приказал телевизору заткнуться и только после этого проснулся. Голова болела нещадно, словно он всю неделю заливался той дрянью, что обычно подавал на своих презентациях Хаммер, шевелиться и жить не хотелось в равной степени, да к тому же ныла затекшая под чем-то тяжелым рука. Старк повернулся, приоткрыл один глаз и тут же закрыл.
Локи спал, свернувшись уютным клубком и таким образом заняв половину немаленькой кровати и приспособив руку Старка в качестве подушки. На его лице не было ни намека на обычное насмешливое выражение, и поэтому он казался еще младше, чем был, хотя Старк понятия не имел, сколько ему на самом деле лет. Локи с одинаковым успехом выглядел на двадцать, сто и тысячу лет, в зависимости от того, какое у него было настроение, и эти метаморфозы играли с окружающими злую шутку.
Старк повернулся на бок, почти коснувшись своим носом лба Локи, и чертыхнулся, почувствовав неожиданную боль около уха. Кожу тянуло как после ожога, хотя он прекрасно помнил, что вчера даже не приближался к огню, за исключением зажигалки, да и экспериментов никаких не проводил. Покосившись на Локи, Старк осторожно вытянул из-под него руку, убедился, что тот не проснулся, и поднялся с кровати.
Зеркало в ванной ничего принципиально нового не показало. Взъерошенные волосы, мятая футболка, сквозь которую просвечивался привычный голубой свет… Свет! Хотевший умыться Старк чуть не захлебнулся в воде.
…шар на ладони, чистая энергия, освещающая нечеловеческое, но чем-то притягательное лицо, холодное дыхание у виска…
Старк повернулся к зеркалу боком, снова потрогал кожу. Обморожение. Небольшое и неожиданное, потому он и принял его за ожог. Побережье – не то место, где можно хоть сколько-нибудь замерзнуть, если, конечно, ты не уснул по пьяни в фургончике мороженщика.
Как Старк не старался, вспомнить, что же было вчера, и откуда мог взяться этот след, так и не смог. Ему почему-то казалось, что он был как-то связан с его реактором, где-то на грани сознания вилось видение привычного голубого света, но какая между ними была связь, Старк сказать не мог.
- Тебе помочь утопиться?
Локи стоял, облокотившись на дверной косяк, совершенно голый и ни капельки не сонный. В руке у него был дымящийся стакан с кофе, и, если Тони не подводило обоняние, в кофе был коньяк.
- Где ты был ночью?
Локи выгнул бровь и принялся за кофе, не затруднив себя ответом. Старк повторил вопрос.
- Я тебе жена что ли? – фыркнул Локи, сжал пальцы в кулак, и стаканчик в его руке исчез.
- Не дай бог, - мрачно пробормотал Старк, в третий раз умывая одну и ту же половину лица.
Локи окинул его скептическим взглядом и вышел, бросив насмешливое: «Не дам» перед тем, как захлопнуть дверь.

Потрясающая наглость бутылки коньяка, кончившейся слишком быстро, расстроила Старка настолько, что он уволил ее, швырнув в мишень вместо мячика и даже не поморщился, когда она разлетелась, ударившись о стену. Мрачно оглядев осколки, Старк поднялся со стула и двинулся к бару, по пути смахнув что-то со стола, вытащил еще бутылку и там же у бара и уселся, перевернув бутылку вниз горлышком и разглядывая сквозь нее руку Джарвиса, убирающую разбитое стекло.
Настигшее его вчера в машине ощущение невероятной скуки к настоящему моменту трансформировалось в очередное осознание собственной ненужности. ЩИТ, наверняка впервые за историю их существования, послушался того, кто не раз требовал оставить его в покое, и больше не объявлялся. Компанией управляла Пеппер, и она по-прежнему делала это настолько мастерски, что внезапное появление в управлении Старка только бы помешало. Роуди не так давно получил повышение, и количество дел, из-за которых у него не было времени на Старка, вовсе не было банальной отговоркой…
Зависнув над собственными мыслями и уткнувшись взглядом в бутылку, Старк не сразу заметил, что в темной стекле отражается не только он.
- Ты мне нужен, - сообщило отражение, заставив Старка высунуться из-за бутылки.
Локи сидел перед ним, опираясь одним коленом на пол и сложив руки на другом, и выглядел он до странного заинтересованным. Старк наклонил голову и безучастно посмотрел на противоположную стену.
- Эй, подъем, хватит притворяться улиткой, - Локи, нахмурившись, помахал рукой.
- Улиткой? – Старк представил себя улиткой, настоящей улиткой красно-желтого цвета, с закованными в броню рожками и реактором посреди спирали-ракушки и, откинувшись на стенку, захохотал.
Локи только покачал головой и поднялся, застыл, смотря на Старка сверху вниз в ожидании. Ждать пришлось долго.



- Он обвинит нас в несанкционированном вторжении на частную территорию без соответствующих санкций и потребует подмести парадную дорожку!
- А учитывая наличие Локи, ты ее не только подметешь, а еще и ужин потом приготовишь, и в спальне…
- Бартон, выкинь подробности!
- Простите, сэр, я забыл, вы не любите спойлеры.
- Теперь мне нужно встать, подойти к вам, сказать вам на ухо ваше имя, а вы обязаны очень удивиться.
- Что, прости?
- Это из сериала. Если вы все это сделаете, в конце второй серии пожертвуете жизнью. Простите за спойлеры.
Хоукай и агент Коулсон абсолютно синхронно развернулись к вошедшему в зал для совещаний Беннеру.
- Не прощу, - мстительно сообщил Коулсон совершенно спокойным голосом.
- Очень жаль, - чуть улыбнувшись, ответил Беннер, прислоняясь к дверному косяку. – Новости есть?
- Новостей нет, есть неподтвержденный приказ. Ломиться к Старку и насильно интересоваться положением дел, - Бартон довольно потянулся в кресле. – Разминочка.
- И когда приказ подтвердится?
Экран зажегся, но изображение не появилось – только логотип Мстителей заблестел в углу.
«Господа, просьба собраться в зале», - донеслось с экрана, повторилось несколько раз, и экран вновь потух.
- Понятно, - ответил Беннер сам себе.

Совещания, как такового, толком не получилось. Бартон рвался если не в бой, то хотя бы в дверь, Беннер тактично намекал на то, что штурмовать особняк Старка – не лучшая затея, Стив стоял, сложив руки на груди, всем своим видом показывая, что он понятия не имеет, кто такой Тони Старк в принципе, Фьюри в четвертый раз перекручивал интерактивный план особняка в попытке понять, как будет удобнее добраться до лабораторий. Коулсон и Наташа в одинаковых позах сидели на диванчике, держа одну на двоих папку с документами и ждали. Просто ждали.
- Готовность – три минуты. И грузимся в вертолет, - объявил, наконец, Фьюри. – Наверняка Старк захочет полетать.
- Пусть платит за обзорную экскурсию!
- Обед в стоимость не входит!
- И страховка тоже!
Наташа и Фил синхронно переглянулись и вздохнули.


- Они идут сюда.
- Кто?
- Легионы тьмы, естественно.
Старк повернулся к невозмутимо царапающему пальцем стол Локи и даже снял защитные очки.
- Кто-кто?
Локи фыркнул.
- Ну или света. Явятся – уточню, если тебя так волнует.
- Кто сказал, что меня волнует?
Локи отвлекся от стола, посмотрела на Старка с выражением «ты-мне-это-говорить-будешь», неопределенно тряхнул плечом и вернулся к предыдущему занятию. Тони проследил взглядом движение его пальца и тоже отвернулся.
На самом деле, невысказанная мысль Локи была правдой, и возможное появление команды в пределах его особняка Старку не нравилось. Он прекрасно понимал, какова будет причина их прибытия, причина, почти полностью растянувшаяся на столе и сменившая палец на маркер. Интересно, что он там рисует?
- Слушай, а твой костюм померять можно?
Тони отложил паяльник, подошел к столу, на котором разлегся Локи, и оперся руками на края по обе стороны от его плеч. Локи запрокинул голову и вопросительно выгнул бровь.
- И зачем же тебе костюм? – Старк побарабанил пальцами по столу, щелкнул Локи по ключице. Тот тут же перекатился на живот, дергая Старка на себя, прижимая его ладонь к столешнице и грозя раздавить ее при малейшем движении.
- Интересно, - Локи был сама доброта. – Полетать.
Руку, видимо, в качестве аргумента, прижало еще сильнее. Локи, не отрываясь, смотрел Старку в глаза своим фирменным невинным взглядом, и Тони мысленно посочувствовал Одину. Иметь сыночка, который может крутить другими как пожелает – не слишком-то просто. Впрочем, где-то кого-то Локи так и не докрутил. Если Старк правильно понял – то именно Одина.
Тони Одином не был, чему был бы безмерно рад в любой другой момент, но сейчас, чувствуя на себе пристальный взгляд, казалось, светящихся глаз, он готов был отдать весь свой гараж за то, чтобы сказать Локи: «Нет». Чтобы иметь возможность сказать это. Но ему совершенно не хотелось этого делать. Напротив, Старк неожиданно подумал, что можно будет здорово повеселиться, гоняясь друг за другом в полете или преследуя очередной джет-разведчик ЦРУ.
- Свой – не дам, - усмехнулся Тони. – А вот металлик тебе вполне пойдет.


Ради такого зрелища стоило создать отдельный костюм и презентовать его Локи в подарочной коробке с бантиком. Коробка, правда, по мнению Старка, в таком случае сильно смахивала бы на гроб, но это были уже мелочи по сравнению с тем, что он сейчас видел.
«Военная машина» был не последней разработкой, а потому для его сборки требовался специальный робот с функцией распознавания движения, и минута времени. Собственный костюм Старка помещался в чемодане, и для его активации достаточно было открыть крышку и встать внутрь – костюм словно наползал на тело снизу вверх и делал это быстрее своего предшественника. Но все равно эти технологии казались ненужным хламом в сравнении с тем, что делал сейчас Локи. Состоящая из сотен частей броня парила в воздухе, удерживаемая искусственным полем. Локи стоял посреди облака деталей, манерно указывал пальцем на какую-то из них, и она послушно подлетала и зависала ровно на том месте, где должна была быть. Слышались щелчки креплений, легкий стук металлических краев друг от друга и едва слышные смешки. Воплощенное единство живого существа и технологии красовалось перед Старком, и тот стоял, раскрыв рот, как мальчишка, впервые попавший в парк аттракционов, и даже не вспоминал о том, что когда-то был уверен, что его ничем уже нельзя удивить.
- И правда идет.
Локи развернулся к стеклянной витрине, удовлетворенно кивнул своему отражению и попробовал подвигаться. Прошел несколько шагов вперед, затем назад, потянулся, пожал плечами, а потом вытянул в сторону руку и материализовал в ней шест. Критически оглядел себя в зеркале, резюмировал: «Не пойдет» и заставил шест исчезнуть.
- Твоя очередь.
Старк потер висок, сделал шаг к стенду и остановился.
- Ладно, можешь и мой померять.



продолжение в комментариях.

@темы: Avengers, Loki, что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?

---

well

There's a rhyme and reason
To the wild outdoors
When the heart of this star-crossed voyager
Beats in time with yours

@темы: музыка, бросьте розы Люциферу

---

Название: Kombination ist unbekannt
Автор: silber_mond
Персонажи: Риптайд, Азазель, Эмма, Шоу
Рейтинг: R
Саммари: претендуя, соответствуй.
От автора: Биография Риптайда придумана мной. Способности Азазеля частично взяты из комиксов. Противников "кухонной философии" просьба проследовать нахуй.
Фик написан для venice_10.

Часть 1. Es war laut und jetzt ist es still
Главы 1-8 здесь.
Часть 2. Wenn die Maske fällt.
Главы 9 -16 здесь
Часть 3. Wahrheit oder Pflicht
Главы 17-24 здесь
Главы 25-30 здесь

Эпилог

Эпилог.

Того, что его может куда-то унести, Риптайд не боялся. Никаких неожиданных островов или подводных скал здесь не было, а суда, которые могут плыть мимо, сразу заметят огни на катере и не наткнутся на него в темноте, так что можно было спокойно ложиться спать прямо на носу, не боясь оказаться неизвестно где. Именно поэтому первое, что делает Риптайд, когда просыпается от какого-то прикосновения, это швыряет в разные стороны несколько вихрей. И только после этого открывает глаза.
- Что ты здесь делаешь?
Перед глазами мелькает темный дым, похоже, Азазель уворачивается от атаки и возвращается на место в той же позе. И его рука почему-то перебирает Риптайду волосы.
- Ты же сам звал меня с собой, - невозмутимо отвечает Азазель, не прерывая своего занятия.
- А если я передумал?
- Ты что, умеешь думать?
Это уже было слишком. Если в первый момент Риптайд еще действительно хочет знать, зачем Азазель все-таки явился, то последнее заявление сметает это желание начисто. Слишком нагло, словно бы все ему что-то должны. Риптайд ко всем себя не относил никогда, и сейчас начинать не собирается.
Драться на носу дрейфующего катера, который и так качает из стороны в сторону, кажется сложным, но Риптайду не зря говорили, что он рожден для моря. Качка его совершенно не смущает, напротив, это напоминает серфинг, только вместо паруса у него крутящийся вокруг, укорачивающийся от вихрей Азазель, которому тоже плевать на то, что катер болтает в воде из стороны в сторону.
Азазель не нападает, он больше дразнит, заставляя Риптайда вертеться вслед за ним, пытаясь выбить его из колеи. У Риптайда достаточно хорошая память и достаточно гордости, чтобы не вестись на откровенную провокацию. Вместо того чтобы в очередной раз метнуть смерч следом за красно-черной вспышкой, Риптайд превращается в смерч сам. Он не двигается, ждет, когда Азазель появится вновь, чтобы хотя бы так зацепить его и срывается с места в расчете на то, что Азазеля отбросит за борт воздушной волной. И уже не успевает остановиться, когда Азазель, вместо того, чтобы вновь исчезнуть, замирает, раскинув руки в стороны.

- Повторить сможешь?
- Бей!

Их несет куда-то, Риптайд видит перекошенное лицо Азазеля прямо перед собой, оно то и дело превращается в дым, как, наверное, и он сам, но этого Риптайд не видит.

Эй, Янош, как хлопья, вкусные?

Вода теплая даже на такой глубине, отвратительно-соленая, горло сразу начинает щипать.

- У Шоу уже есть план?
- У меня есть план.

Голова кружится, и воздуха не хватает, как будто вокруг огонь, забирающий себе весь кислород.

- Не спи.

Он не понимает, то ли он сам все еще смерч, то ли это Азазель закинул их куда-то в эпицентр торнадо. Черно-красный дым мелькает перед глазами, смазывая обзор.

- Твое прозвище. Риптайд.

Руки на его плечах сжимают так, что кости трещат в прямом смысле, этот звук перекрывает все остальное.

- Наверное, я люблю тебя.

Что-то бьется, ломается, крутится, рушится вокруг.

- Ты еще можешь уйти.

Он падает в огромный колодец, как гребаная Алиса, но на стенах пусто.

- А если я откажусь?

- В следующий раз ты просто сдохнешь.

- Ты можешь не вернуться.

- Азазель. Мое имя – Азазель.

- Я тебе не верю.

- Ты соответствуешь не мне, ты соответствуешь себе.

- Боишься?

- Я и так вижу.


Риптайд приходит в себя от того, что ему в бок упирается что-то острое. В голове вакуум, Риптайд не слышит ни звука и видит все в каком-то странном белом свете, как под стробоскопом. Ему очень хочется снова закрыть глаза, но бок отвратительно ноет, по лицу почему-то стекает вода, а руки – в грязи. Звуки понемногу возвращаются, но вот видеть Риптайд начинает еще хуже, едва ставшие заметными очертания сливаются в электрический туман, попытка вдохнуть поглубже заканчивается саднящим горлом и горьким привкусом. Пошевелиться и вовсе кажется невозможным.
- Я не хочу умирать… - беззвучно жалуется Риптайд.
- Я тоже.
Этот голос ни с чем невозможно перепутать даже в таком состоянии.
- Не хочешь умирать? - спрашивает Риптайд.
- Не хочу, чтобы ты умирал.
Будь у Риптайда силы, он бы рассмеялся вслух, но пока получается только про себя. Он только что убедился, что не ошибся, и голос действительно принадлежит Азазелю, потому что только Азазель может так откровенно издеваться. Опыт большой.
- Неужели? Ты меня чуть не сжег.
- Ты только что чуть не превратил меня в заготовку для котлет.
- Фарш…
- Что?
- Заготовка для котлет. Это фарш.
Риптайд не понимает, что он говорит. С его лба убирают волосы и стирают с лица воду, вместо камней его голова оказывается на мокрой ткани.
- Знаешь, что ты сейчас сделал?
Голос с каждым предложением звучит все увереннее и как-то привычнее, но почему-то глуше. Риптайд качает головой, и тут же к его вискам с двух прикасаются рукой и пикой, заставляя замереть.
- Не двигайся, сейчас пройдет, - говорит Азазель и делает паузу. А потом продолжает. – Ты ни разу здесь не плавал. В десяти милях от того места, куда донесло твой катер, начинали насыпь искусственного острова. И закончили. Ты затянул нас своей воронкой и пробил остатки острова насквозь. И чуть меня не убил. Поздравляю.
Азазель замолкает и не двигается, только пика подергивается, словно гладит. Риптайд пытается представить себе то, что рассказал Азазель, но, видимо, у него не настолько хорошая фантазия.
- Ты мог просто телепортироваться.
- Не мог. Ты меня держал.
Восстановить в памяти хоть что-то из промежутка между началом драки и данной секундой пока что возможным не представляется, но Риптайд помнит ощущение почти ломающихся костей.
- Разве?
- Очнешься – увидишь.
Риптайду кажется, что Азазель чего-то не договаривает, но чего именно, он понять не может. Что он должен увидеть? И при чем здесь, кто кого держал?
- Ты мог, - наугад говорит Риптайд и все-таки открывает глаза. Они противно слезятся, но это не важно, потому что Риптайд видит лицо сидящего с ним Азазеля, а это значит, что он приходит в себя.
Азазель качает головой, больше, наверное, себе, потому что то, что Риптайд снова его видит, он замечает уже после.
- Я не могу переместиться один, если меня что-то держит. Или за меня держатся. Именно поэтому Шоу экономит на водителе.
Риптайд собирается было привстать, но вместо этого валится обратно, судя по лицу Азазеля, неудачно попав тому по колену, и начинает смеяться, громко, истерично. До него доходит, что они только что чуть не сдохли, что он понятия не имеет, где они вообще, что Шоу и правда должен был сохранить целый миллион на одном только транспорте. Что Азазеля можно удержать, просто схватив за руку.


В сломанной руке Азазеля виноват именно Риптайд, но об этом знают только они двое и, может быть, Эмма, но она делает вид, что проглатывает объяснение в стиле «да какая к черту разница?» Риптайд сидит на носу катера рядом с Азазелем и курит уже третью сигарету, стряхивая пепел прямо в воду.
- Спрашивай уже, пока окончательно не отравился.
Риптайд усмехается и затягивается, бросает остатки сигареты в воду.
- За что?
- За то, что ты как обычно пропустил мимо ушей все предупреждения.
- Ты же мне все равно потом все пересказываешь. В куда более кратком варианте.
- Я не смогу всегда тебя страховать. Ты не должен от меня зависеть.
- А если я хочу?
- Ты идиот.
- Ты хочешь чтобы я был самостоятельным - так не мешай мне решать самому.
- В следующий раз ты погибнешь только потому, что чего-то не дослушаешь.
- Ты будешь жалеть?
Риптайд тянется к пачке и вытаскивает четвертую, зажимает губами и лезет в карман за зажигалкой, вертит в руках. Голубоглазая птица блестит в лучах садящегося солнца.
Он ждет, что Азазель поднимет его на смех, как делает это обычно, скажет какую-нибудь гадость или сделает вид, что не слышал вопроса, или даже просто исчезнет…
Азазель забирает зажигалку у Риптайда из рук, прикуривает ему сигарету, отдает зажигалку обратно и кивает.



- Твой сериал наконец-то кончился? – спрашивает Шоу, подходя к Эмме сзади и облокачиваясь локтями на спинку дивана, и протягивает ей бокал с шампанским.
- Думаю, это был только первый сезон, - улыбается Эмма в ответ ему и своим мыслям, поднимается, чтобы выключить телевизор и, вернувшись, принимает бокал.
- Во второй наверняка наберут новых героев, - Шоу касается подбородком волос Эммы, обнимает за плечо и чокается своим бокалом с ее.
Эмма поворачивается, улыбка становится еще шире и как-то загадочней.
- Главное, чтобы старые остались. Они отлично соответствуют… - она делает глоток шампанского и продолжает. – Сценарию

@темы: что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?, X-men

---

Название: Kombination ist unbekannt
Автор: silber_mond
Персонажи: Риптайд, Азазель, Эмма, Шоу
Рейтинг: R
Саммари: претендуя, соответствуй.
От автора: Биография Риптайда придумана мной. Способности Азазеля частично взяты из комиксов. Противников "кухонной философии" просьба проследовать нахуй.
Фик пишется для venice_10.

Часть 1. Es war laut und jetzt ist es still
Главы 1-8 здесь.
Часть 2. Wenn die Maske fällt.
Главы 9 -16 здесь
Часть 3. Wahrheit oder Pflicht
Главы 17-24 здесь

Глава 25

Глава 25.

Когда Риптайд приходит в себя и оглядывается по сторонам, первое, что ему хочется – снова потерять сознание, потому что все, что он видит вокруг – это лес вдалеке и небольшое озеро совсем рядом, в двух шагах. Он лежит на его берегу, весь мокрый, и, когда вдруг начинает дуть ветер, Риптайд переворачивается на бок и сжимается в комок от внезапного холода. Он обнимает себя руками, больше по привычке, потому что знает, что ему все равно так не согреться, и пытается вспомнить, как он вообще здесь оказался.
От базы до этого леса около мили, если верить карте Шоу. Риптайд, конечно, считает себя сильным, но на этот раз он уверен, что уж точно не смог бы добраться сюда, да еще так быстро.
Он мысленно прокручивает в голове прошедшие события – вот появился Азазель, вот он исчез, и Риптайд тут же рванулся к выходу, похоже, что ему удалось перескочить через огонь без особых повреждений. Потом, он точно помнит, были пули, он слышал их и даже видел, тогда ему показалось, что стреляют ему в голову, но сейчас ему кажется, что стреляли куда-то по косой, в сторону, или же их просто так удачно относило в сторону ветром… В любом случае это не так важно, его не задело – и это главное, а почему – Риптайду плевать. Его больше волнует то, что он так и не понял, как оказался около озера, и понятия не имеет, как ему отсюда выбираться, особенно если учесть, что сейчас ночь, а он чертовски замерз.
Риптайду безумно хочется спать, но он заставляет себя думать, теперь уже о чем угодно, о подлодке, которую надо как-то приварить к их яхте, о том, что в каюте осталась недочитанная книжка и даже не распечатанная бутылка виски, еще о том, что он, похоже, не так уж безразличен Азазелю. На этой мысли Риптайд усмехается и перекатывается на спину, а потом садится, обнимая колени, чувствуя, как по едва пригревшемуся боку гуляет холодный ветерок.
Он не понимал, что Азазель делает в последнее время, его поступки не поддавались никакой логике, и, пусть Эмма и сказала, что Азазель был таким же мутантом, она была не права. Азазель был демоном как две тысячи лет назад, как век назад, так и сейчас, он выглядел как демон, а люди всегда судили по внешности. Риптайд усмехается и думает, что кентавры и прочие существа, упоминающиеся в мифах, тоже были никакими не божественными существами, а самыми что ни на есть мутантами, просто тогда никто не знал, что подобные вещи возможны. Впрочем, и сейчас подавляющее большинство об этом не знало.
Риптайд убирает со лба и приглаживает мешающиеся мокрые волосы, покрепче обнимает колени. Он представляет, как был бы каким-нибудь богом ветра, если бы родился на десятки веков пораньше и не сошел бы с ума, когда понял, что умеет делать. Он улыбается и вспоминает крылатого блондина, как-то приходившего к Шоу. Не знай Риптайд, что тот был мутантом, мигом поверил бы в ангелов. Но он поверил в демона, и, кажется, ошибся.
- Поднимайся.
Азазель как ни в чем не бывало стоит рядом, руки сложены на груди, кончик хвоста упирается Риптайду в плечо. Риптайд поднимает голову и долго смотрит на Азазеля, и ему кажется, что это какой-то другой мутант, просто очень-очень похожий.
Встать удается не сразу – ноги затекли и не слушаются, а ветер кажется ледяным, Риптайду совершенно не хочется шевелиться и в то же время хочется к себе в каюту, в тепло, к горячей ванне и бутылке виски. Когда Риптайд, наконец, поднимается, он тут же чуть не заваливается обратно, у него начинает кружиться голова, и Азазелю приходится обхватить его за плечи.


Ему кажется, что он проторчал в ванне как минимум сутки, хотя прошло всего около часа. Риптайд согрелся и окончательно успокоился, и теперь ему хочется нормально выспаться, а дальше можно снова идти и воплощать в жизнь планы Шоу.
Он заматывается в теплый халат и выходит из ванной, и тут же в комнате появляется Азазель с дымящейся кружкой в руках и какой-то дурацкой фуражкой на голове. Приглядевшись, Риптайд хмурится – фуражка военная.
- Что-то случилось? – спрашивает Риптайд, по-турецки устраиваясь на кровати.
Азазель молча протягивает ему кружку – Риптайд чувствует запах мяты и, кажется, какого-то ликера.
- Там яд? – интересуется Риптайд.
- Нет, чай. О составе спрашивай у Эммы, - пожимает плечами Азазель и отходит к стене.
Риптайд ставит кружку себе на колени, так, чтобы она не жглась, и прикрывает глаза, принюхиваясь, а потом натягивает на ладони рукава халата и снова поднимает чашку, отпивает.
- Вкусно? – хмыкает Азазель.
Риптайд бросает взгляд на подрагивающий где-то у пола хвост и молча кивает, делает еще глоток.
- Кто поджег ангар?
Риптайд хмурится.
- Разве не ты?
- Нет, - коротко отвечает Азазель.
Риптайд качает головой.
- Я тебе не верю.
- А что, раньше верил?
Еще несколько глотков – и чашка оказывается наполовину пустой. Риптайд смотрит в нее, кусая кончик языка.
- Какая разница? – говорит он, наконец. – Когда-то жил и не верил, переживу и теперь.
Он чувствует, что Азазель смотрит на него, но не поднимает голову.
- Знаешь, ты заебал. За-е-бал, понимаешь? – повторяет Риптайд по слогам, по-прежнему глядя в кружку. – Я никогда не просил меня спасать.
- Ты слишком расслабился. Теряешь хватку.
Риптайд усмехается и залпом допивает чай.
- Нет, я просто тебе доверял. Я думал, что мы друзья. Ты был прав – я идиот. А теперь выметайся ко всем чертям.
Риптайд замолкает, протягивает Азазелю кружку и выжидающе смотрит в сторону двери.
Когда Азазель пропадает вместе с пустой кружкой, Риптайд заворачивается в одеяло прямо поверх халата. Ему снова холодно.


…Окна распахнуты, тонкие белые занавески трепыхаются умирающими бабочками под порывами отвратительно-соленого морского ветра. В костюме-тройке неожиданно жарко, галстук сжимается на горле, душит, заставляя выгибаться в судорожных спазмах. Тысячи змей ползут по телу, горячие змеи с острыми клыками, обвивают руки, ноги, срывают галстук, заменяя его своими шершавыми телами, растягивают в стороны как одна единая ожившая дыба. И почему-то не шипят. Огромная черная кобра нависает сверху, свет от ее пустых кристальных глаз без зрачка катится по уже оказавшемуся обнаженным телу ледяной водой. На лбу кобры - алая звезда, клыки зазубрены, по капюшону ползут струйки крови, капают на загорелую кожу, превращаясь в новых и новых змей, маленьких, юрких, злобных. Кобра улыбается, тонкий язык с треугольником на конце скользит по лицу, мокрым от пота волосам, раздвигает губы, с каждым движением разрезая нежную плоть, наполняя рот соленым вином. Кобра приближается в смертоносном поцелуе, звезда мерцает, ослепляя, и...
Риптайд просыпается мгновенно, но еще несколько секунд не может пошевелиться, поэтому тупо упирается взглядом в потолок и разглядывает болтающиеся по нему тени. В последнее время ему все чаще снится всякий бред, наверное, мысли о конце света и скором соседстве с ядерным реактором не дают жить спокойно, но Риптайд знает, что к утру он даже не вспомнит, что ему привиделось. Останется только противное тянущее ощущение, как будто он что-то упустил, что-то совсем небольшое, но очень важное. Впрочем, это ощущение все чаще преследует его и без всяких снов, так что принципиальной разницы Риптайд не видит.
Он отворачивается к стене, снова зарываясь в одеяло, и думает, что надо будет в ближайшие дни выбраться куда-нибудь на сушу, поближе к клубам и веселью, иначе он все-таки свихнётся.

Глава 26

Глава 26.

Утро Азазель встречает на палубе. Он, как обычно, сидит на перилах, с бутылкой пива в руках, еще две уже пустые стоят на полу, и Азазелю плевать, что в любой момент сюда может подняться и начать читать свои нотации относительно чистоты Эмма. Сейчас его волнует только горячий морской рассвет и попытки понять, где и когда он ошибся на этот раз.
Вчера он надеялся разделаться с Риптайдом до конца, но в итоге сам же не смог этого сделать. И это был полнейший провал.
Азазель перекидывает ногу через перила и садится спиной к палубе, балансируя на тонком поручне. Серо-голубое от туч небо перед его глазами постепенно превращается в грязно-розовое, с золотым шаром-прожектором посередине. От встающего солнца глаза слегка слезятся, но Азазель не вытирает их, потому что если он отпустит руку – полетит вниз. Конечно, всегда можно переместиться, но ему меньше всего хочется шевелиться.

За то время, пока Азазель был с Шоу, их боевики менялись так быстро, что Азазель даже не пытался их запоминать. Они либо слишком быстро наглели, либо не проявляли ни капли инициативы, лезли, куда их не просили или не выполняли приказов, пытались превращать срочные собрания в бордель, а вечеринки – в унылые пьянки. В общем, они делали все то, что ужасно раздражало Азазеля. А что самое глупое – практически все на него западали, в той или иной степени, и почему-то начинали вести себя так, будто Азазель им чем-то обязан.
Каждый раз, когда Шоу говорил, что им нужна очередная замена, Азазелю хотелось разбить о его голову что-нибудь тяжелое. У Шоу был пунктик – он хотел видеть на месте боевика что-то молодое, симпатичное и мужского пола, потому что, как он говорил, одной бабы на корабле им достаточно для любого конца света, а этих мальчиков вполне можно воспитать под себя. Воспитывать, правда, приходилось вовсе не Шоу, а Азазелю, и последнего это совершенно не радовало. Впрочем, что бы ни говорила Эмма, Азазель их не убивал – просто в какой-то момент оказывалось, что они слишком слабы без постоянной страховки со стороны Азазеля, и если он вдруг не появлялся вовремя, они уже не могли справиться сами. Азазель не знал точно, радовала ли его самого смерть очередного бесполезного товарища или же бесила тем, что ему тут же приходилось искать точно такого же нового.
Яноша Азазель нашел случайно – Эмма рассказала ему о мальчике, упоминавшемся во время переговоров Шоу с кем-то из венгерских боссов. Они, правда, считали его сумасшедшим и чуть ли не проклятым, Азазель посмеялся про себя над людским идиотизмом и на всякий случай решил запомнить, где искать неплохого мутанта. А через две недели Джастин разбился на машине, и его способности управлять водой ему никак не помогли, и тогда Азазель наведался к мальчику, и, как оказалось, весьма вовремя. Три разгромленных торнадо этажа поставили еще один жирный плюс напротив графы «забрать с собой», и Азазель, не раздумывая, за минуту превратил всю якобы идеально подготовленную охрану в клиентов для ближайшего кладбища. А мальчик сразу же удивил его, потому что слишком быстро и бесстрашно шагнул навстречу демону, с клинков которого стекала на и без того ставший грязным пол кровь. Только через несколько лет он узнал, что Янош тогда думал об одном – что Азазель тогда убьет его вместе со всеми, и все, наконец, закончится. Ощущение после этой фразы внезапно показалось Азазелю странным.
Сейчас, вспоминая все, что было за семь лет, Азазель ясно видел, что же такого особенного было в Яноше, что он задержался с ними так надолго. Он знал свое место в самом прямом смысле – не лез выше, чем мог, но и хоть как-то унизить себя не давал никому. Внешность смазливого парня, в которого он превратился сразу же, как переоделся в первый в жизни приличный костюм, в большинстве случаев была обманчива. Янош довольно быстро понял, как ему управляться со своей силой, и Азазель принимал в этом непосредственное участие, и вскоре выяснилось, что мальчик тоже умеет убивать красиво и технично. А еще он хочет красиво жить, учиться и иметь возможность отпускать на волю свою силу. И Азазель медленно, но верно стал отдаляться от Эммы и все больше проводить времени с Яношем, который слушал его и верил ему. Все это время верил.

Азазель не ожидал, что Риптайд выберется. Он знал, как тот боится огня, и думал, что пожар, который устроила попавшая в остатки разлитого у входа бензина пуля, его остановит раз и навсегда. Риптайд был прав – Азазель действительно был в ангаре, когда он начал гореть, просто чтобы убедиться, что он был прав – и Риптайд действительно такой же слабак, как и все предыдущие боевики. Но Риптайд удивил его дважды: когда додумался до единственного способа выбраться и когда его осуществил, несмотря на попытку Азазеля сбить его с толку. И Азазелю просто-напросто пришлось посмотреть на напарника другими глазами. И то, что он увидел, Азазелю понравилось.
Он знал, что Риптайд все понял, пусть и с помощью Эммы. Наверное, это было даже на руку – не придется ничего рассказывать и объяснять.

- Красивое утро, не правда ли?
Азазель оборачивается и видит Шоу с неизменным стаканом виски со льдом. Иногда Азазелю кажется, что он специально таскает с собой муляж одного и того же стакана.
- Красивое, - говорит Азазель и поворачивается обратно к небу, чтобы узнать, что именно он только что назвал красивым.
Шоу подходит и облокачивается на перила, стакан зависает над морем.
- Я был прав – запасной план все-таки стал основным, - говорит он.
Азазель молча кивает, залпом допивает пиво и бросает бутылку на палубу.
- Тебе не хватит? – нахмурившись, спрашивает Шоу. Лед в его стакане позвякивает о стенки.
- Не все же вам спиваться.
Шоу усмехается и переводит взгляд на солнце, щурится и отворачивается, опираясь на перила спиной.
- Риптайд хорошо вчера сработал, - говорит он, слегка потягиваясь. – Ребята на базе до сих пор в истерике.
Азазель снова только молча кивает.
- Ты сегодня не разговорчив. Что произошло? Кофе опять кончился? – посмеивается Шоу, глядя на Азазеля.
- Все кончилось, - пожимает плечами Азазель.
- Все только начинается, - Шоу отпивает виски.
- Все относительно.
Они оба молчат какое-то время. Азазель разглядывает полоску горизонта, за которой осталось совсем немного солнца, Шоу с задумчивым видом болтает льдом в стакане.
- Кстати, всегда хотел сказать тебе спасибо, за то, что ты его нашел, - вдруг говорит он.
- Кого? – хмурится Азазель.
- Риптайда. Все-таки он нам очень подходит.
- Прекрасно, - сквозь зубы сообщает Азазель.
Шоу улыбается и спрашивает:
- А ключи-то вернули?
- Какие ключи?
- От самолета.
Азазель прищуривается и неопределённо машет в сторону:
- Ключи не те оказались.
- Почему?
- Откуда я знаю? – слишком резко отвечает Азазель. – Что Эмма сказала, то я и забрал.
- Ладно-ладно, не нервничай, - Шоу примиряюще выставляет вперед ладони. – Все прошло лучше, чем я думал.
- Неужели? – кривит губы Азазель.
- Да. Этот скандал нам на руку. Вкупе с завтрашним сбитым самолетом это станет отличным поводом к войне.
Азазель собирается ответить, что ему плевать на наличие или отсутствие повода, но Шоу вдруг хмурится, а потом отмахивает от него и идет вниз, бросив на ходу:
- И что Эмме не спится?

Глава 27

Глава 27.

К обеду небо застилает тучами так, что даже вездесущие надоедливые чайки куда-то пропадают, и все, что слышит теперь Риптайд – это тихий шум мотора и шелест белой скатерти, которую треплет ветер. Сам он стоит около бара и бездумно разглядывает бутылки, не зная, чем заняться хотя бы до вечера. В воздухе витает странное предчувствие чего-то, что может случиться, если сейчас сделать один неверный шаг, и хотя Риптайд считает подобное чушью, ощущение нервирует и его, заставляя слоняться по яхте в попытке занять руки.
Кроме него на яхте только Азазель, потому что Эмма и Шоу сейчас ужинают в каком-нибудь приморском итальянском ресторанчике, и Риптайд ловит себя на мысли, что завидует тому, что у них уже вечер, до которого ему еще жить и жить.
Утром он зачем-то пришел к Шоу и успел напроситься поучаствовать за компанию в завтрашнем плане, Шоу пожал плечами и предупредил, что если Риптайд чему-то помешает, то ничем хорошим это для него лично не кончится. В принципе, это был обычный ответ, Риптайд слышал его уже сотню раз, и ни один из них пока не кончился. Но Шоу любит традиции в отдельно взятых вещах, и с этим приходится только мириться.

Азазель появляется у бара совершенно бесшумно, не глядя берет бутылку с теплой содовой, непонятно почему там оказавшуюся, и открывает, ударив крышкой об угол стола. Риптайд чуть отходит в сторону, намереваясь перебраться хотя бы на близлежащий диван, но Азазель останавливает его, легко касаясь плеча пикой.
- Зачем ты напросился с нами? – спрашивает он, отставляя так и не начатую бутылку на стол.
Острый кончик, даже не двигаясь, щекочет Риптайду шею, и он накрывает пику рукой, про себя удивляясь, что Азазель ее не убирает.
- А почему я не могу там быть? – Риптайд замученно усмехается. – Или я не вписываюсь в твои личные планы?
- Ты и так в них вписан.
- Какая честь. Неужели я начал соответствовать твоим ожиданиям? Гордиться уже можно?
Риптайд дергает плечом, пытаясь сбросить пику, Азазель смеется и обвивает хвостом его запястье, напоминая, что Риптайд до сих пор держит его рукой.
- Ну так что?
Выражение лица Азазеля неуловимо меняется с обычного насмешливого на серьезное, он подходит ближе, пику на плече Риптайда сменяет тяжелая рука.
- Ты соответствуешь не мне, ты соответствуешь себе. Это лучше, - говорит Азазель, и в его тоне нет намека на язвительность. Риптайд смотрит на него как на привидение кальмара из своего сна.
- На тебя что, Эмма с утра свалилась в своей броне?
- Не знаю, не видел, - отвечает Азазель. Рука на плече Риптайд ощутимо сжимается, тот морщится.
- Как же ты упустил такую серьезную деталь?
- Ты все переиграл.
Риптайду достаточно секунды, чтобы схватить Азазеля за руку, заламывая ее тому за спину, и прижать Азазеля к барной стойке, но не достаточно, чтобы понять, почему тот даже не пытается защититься или огрызнуться. Впрочем, сейчас Риптайда это мало волнует.
- Я не играю, чертов ты ублюдок,- шипит он, сильнее надавливая на руку. - Я никогда не играл, ясно тебе?
Риптайду кажется, что он, наконец, победил, непонятно в чем, но победил. Но тут Азазель поворачивает к нему голову – лицо слишком спокойное для его позы, - и говорит, чуть прищурившись:
- Я слышал.
Риптайду не нужно объяснять, о чем он говорит. Он выпускает руку Азазеля, хватает первую попавшуюся бутылку, большую, с черно-золотой этикеткой, бьет ею об стол, намереваясь поддеть крышку, но вместо этого разбивает горлышко. Крышка откатывается Азазелю под ноги, Риптайд смотрит на нее, поднимает голову, встречаясь взглядом с внимательными голубыми глазами, и пьет прямо из разбитого горла, крепко зажмурившись, давясь отвратительным ромом.
Азазелю можно даже не шевелиться, чтобы выбить ему из легких весь воздух. Риптайд предпочел бы драку, любую, хоть с тысячей таких Азазелей, потому что удары чужих кулаков всегда будут восприниматься им легче брошенных вот так слов просто потому, что при втором варианте ему никогда не удастся вовремя дать сдачи.
- Хватит.
Азазель выдергивает бутылку у него из рук, Риптайд пытается ее выхватить – в результате бутылка выскальзывает, падает на пол, чудом не разбиваясь. Липкий ром разлетается брызгами Риптайду до колен.
- Ты совсем охуел? Что ты лезешь?
Вот теперь действительно можно и подраться. Риптайд вскидывает руку с уже зажатым в кулаке вихрем и швыряет его в Азазеля, кривясь вдруг от неожиданного приступа тошноты. Риптайд наугад запускает второй, и обе воронки летят по густой траве, вырывая ее с корнем, и встречаются у одиноко стоящего дерева, вбиваясь друг в друга и едва не ломая ствол.
Ему не нужно оборачиваться, чтобы знать, что Азазель стоит сзади.
- Опять лес? Ты повторяешься.
Ответа нет, и Риптайду все-таки приходится обернуться.
Азазель сидит прямо на траве, сцепив руки на коленке, и пристально смотрит на Риптайда.
- Это твой единственный шанс, - говорит он.

Если бы на поляне сейчас оказался кто-то третий и спросил у Риптайда, чего тот хочет больше всего, Риптайд, не раздумывая, сказал бы – убить Азазеля. Задушить, сжечь, переломать ураганом все кости, сбить им все деревья в радиусе десяти миль. Сделать что угодно, лишь бы не видеть этот ожидающий взгляд.
- Один единственный шанс, - медленно повторяет Азазель, не меняя позы.
Риптайд знает Азазеля достаточно хорошо, чтобы быть уверенным в том, что тот действительно не сдвинется с места. И слишком плохо, чтобы понять, зачем это нужно.
Он много раз убивал, не важно, специально или случайно, позавчера он отправил на дно целый катер с отрядом полиции, превышавшим своим количеством число его противников на данный момент раз в пятьдесят. Ему было плевать, и сейчас плевать на этих людей и на тех, кого он убил раньше, неделю, год или семь лет назад. Ему было плевать, что среди этих людей были мутанты, не один и не два. Азазель был таким же мутантом, но рука у Риптайда почему-то не поднималась.
- Чего ты ждешь? – спрашивает Азазель. – Боишься?
С точностью у Риптайда проблем не было никогда, именно поэтому Азазеля швыряет ровно в то дерево, куда и планировал Риптайд. И отпускает как раз с тем, чтобы Азазель рухнул на траву в сантиметре от ствола.
Риптайд готов к тому, что Азазель исчезнет, но то, что он появится прямо перед ним, зачем-то хватая за обе руки, он не ожидает.
- Все, - говорит Азазель, и на этот раз на его лицо возвращается обычное глумливое выражение. – Мы квиты. На этом предлагаю закончить.
Азазель не уточняет, что именно они заканчивают, а Риптайд не спрашивает хотя бы потому, что не знает, как спросить. Но и отвечать утвердительно он не торопится. Азазель по-прежнему держит ему руки и вообще стоит слишком близко для существа, которое собирается что-то заканчивать.

Они уже стояли так, и не однажды, Азазель учил его вовремя успокаиваться и отходить в сторону, и каждый раз обещал сломать ему руку, но так ни разу даже не сжал сильнее, чем нужно, просто держал, разминая пальцами запястья и повторяя: «Успокойся, иначе проиграешь».
Ощущение рук на запястьях кажется совершенно привычным, и Риптайд машинально успокаивается, вдыхает глубоко, а когда поднимает голову и видит лицо Азазеля, понимает, что они вспоминают об одном и том же. Как еще можно объяснить пальцы, легко поглаживающие нервно бьющийся пульс?
- Надо возвращаться, - говорит Азазель и переносит их обоих на яхту, не дожидаясь ответа.
Риптайд собирается было схватить Азазеля за рукав и хотя бы раз уже выяснить все до конца, но его пальцы ловят только рассеивающийся красно-желтый дым.

Глава 28

Глава 28.

Несмотря на относительно раннее утро, солнце палит нещадно. Риптайд в очередной раз проклинает свою не вовремя проснувшуюся предусмотрительность, заставившую его надеть не шорты и рубашку, а костюм, да еще и волосы уложить. Мог бы и в хвост завязать, все равно не на вечеринку идти. Он с силой проводит рукавом по мокрому лбу, морщится от прикосновения почему-то шершавой ткани, а потом, плюнув на все, стаскивает с себя пиджак и зашвыривает его куда-то за спину. На базу, как выяснилось, им было еще рано, Эмма вдруг изъявила желание немного прогуляться, и теперь они втроем медленно идут по унылому подобию леса, где на один даже куст приходится по десять шагов полудохлой травы.
- Все, достало.
Риптайд пинает удачно подвернувшееся деревце и останавливается, сверля глазами внимательное лицо Эммы и спину даже не соизволившего повернуться Азазеля.
- Какого черта мы тут гуляем?
Риптайд чувствует, как в левой руке начинает закручиваться воздух, раздраженный, недовольный, такой же, как сам Риптайд. Эмма смотрит на него как на капризного ребенка, посреди площади требующего сладкую вату.
- Свежий воздух полезен. Русские леса воспеты сотнями поэтов и писателей. Самолет еще в пути, - перечисляет Азазель, продолжая стоять к ним спиной.
- Где ты леса здесь видишь?
- А ты оторви свой взгляд от задницы мисс Фрост, тоже увидишь!
- Я тебе сейчас что-нибудь от задницы оторву!
- Хватит, - резко говорит Эмма, делая шаг к Риптайду, ее кулак мгновенно обрастает алмазной броней и выглядит достаточно красноречиво, чтобы ей не пришлось ничего больше говорить. Вторая рука, с так же сжатыми в кулак алмазными пальцами, недвусмысленно двигается в сторону Азазеля.
- Что, у тебя новый маникюр? – осведомляется Азазель.
Броня Эммы скатывается и исчезает, Риптайд машинально смотрит на ее идеальные ногти.
- Нам пора на базу.


Они стоят посреди пункта управления в штабе, с десятком солдат вокруг, но благодаря Эмме их, конечно же, не видят. В комнате пока что было спокойно, хотя Риптайд замечает, что пара людей как-то излишне нервно одергивает рукава формы. От Эммы их волнение тоже не укрывается.
«Похоже, они догадываются, что самолет не повернет».
Азазель молча кивает и протискивается между солдатами, не задевая никого даже хвостом. Он вполне мог бы переместиться, но ему больше нравится раздражать таким образом Эмму.
«Посмотри, ровно он там летит?»
Эмма обращается к Азазелю, но Риптайд тоже слышит, потому что Эмма зачем-то замкнула их троих на дурацкую безмолвную конференцию, внезапно ему в голову приходит мысль, что при таком раскладе Азазель может услышать то, что думает Риптайд, и он не сразу решает, нравится ему такой вариант или нет.
Азазель тем временем разглядывает мониторы слежения, судя по выражению лица, увиденное его вполне устраивает. Он говорит Эмме, что можно спокойно убраться отсюда на полчаса, потому что они ничего не пропустят, и получает в ответ прожигающий взгляд, потому что говорит Азазель вслух.
«Зачем мы таскаемся здесь так рано?» - спрашивает Риптайд у Эммы и хмурится, когда она почему-то кивает в сторону Азазеля.
«Так мы здесь остаемся или что?»
На этот раз Азазель говорит уже про себя, Риптайд слышит его голос, похожий на плохое эхо, у себя в голове.
«Только не в лес», - думает Риптайд, уверенный в том, что если Азазель это услышит, он обязательно сделает наоборот. Он уже готовится швырнуть пару вихрей в ближайшее дерево, но вместо травы под ногами оказывается деревянный пол. Азазель переносит их обратно на яхту, к бару, и тут же достает из холодильника бутылку.
Риптайд переводит взгляд на Эмму – та не выглядит удивленной, напротив, она ставит на стол сначала два стакана, потом еще один, и даже улыбается. Риптайд просит ее убраться из своей головы и облегченно выдыхает, когда чувствует, что ментальный поводок отстегнулся. Он не дожидается, пока Азазель нальет ему, просто забирает пустой стакан и спускается вниз, к себе в каюту, убеждая себя по пути, что он идет только вымыться и переодеться, а вовсе не избегает ничьей компании.

Поводок возвращается на место ровно в тот момент, когда Риптайд пытается достать из-под кровати укатившуюся резинку. Эмма ничего не говорит ему, зато рассказывает Азазелю про какой-то ресторан и бильярд, Риптайд слышит заинтересованный голос Азазеля, и его передергивает от ощущения, что он подглядывает за кем-то из кустов. Это для этих двоих не существует понятий о личном пространстве, а Риптайду совершенно не нравится висеть между ними и не иметь возможности не видеть и не слышать.
«Нам пора?» - спрашивает он излишне резко.
«Да. Поднимайся».
Риптайд непонимающе хмурится – с каких пор ему приходится поднимать самому, в то время как Азазель находится тут же? Но на его вопрос никто не отвечает, да и разговора он больше не слышит, и все это напрягает еще больше.
Руку Эммы, одергивающей Азазелю пиджак, вышедший на палубу Риптайд предпочитает не замечать.


На этот раз на базе заметное оживление, как выражается Азазель. По мнению Риптайда там творится форменное сумасшествие: людей мало, и это одна из причин их суеты, по территории от столба к столбу летят оглушающие сигналы тревоги, кучка еще совсем молодых солдат оглядывается непонимающе, но оружие на всякий случай держит в руках. Азазель посмеивается и разминает шею, как перед рукопашной дракой, Эмма оглядывается равнодушно и слегка презрительно, Риптайд стоит между ними и смотрит на небо, где скоро появится их самолет.
- Давай к стрелкам, - говорит Эмма вслух, но Риптайду почему-то кажется, что она сказала это больше для него, нежели для Азазеля.
- Уже виден? – уточняет Азазель, и после кивка Эммы кладет одну руку ей на талию и протягивает вторую Риптайду. Риптайд делает вид, что смотрит вбок, и опирается на плечо Эммы своим, игнорируя недовольный взгляд.

Риптайд упирается взглядом в радиолокатор и мигает в такт ползущей по нему зеленой точке, идущей по косой в их сторону. Вокруг - застывшие люди, которые никогда не узнают о том, что сейчас происходит прямо у них перед носом. Краем глаза Риптайд видит, как Азазель гладит кнопки на панели, его хвост нетерпеливо постукивает по полу в миллиметре от сапога офицера, который сейчас должен занимать место Азазеля.
Точка приближается к тому месту, где ее траектория совпадает с траекторией ракетницы, Риптайд кивает Эмма и переводит взгляд на огромное окно, из которого уже видно крошечное черное пятно на небе.
Эмма прищуривается и невидяще смотрит на локатор, солдат за их спинами вдруг оживает и подходит к микрофону, включает громкую связь и четко произносит что-то по-русски.
Риптайд видит, что находящиеся на улице солдаты непонимающе переглядываются, но все же не смеют сойти со своих постов, оглядывается на Азазеля, уже занесшего пальцы над пультом.
- Когда он скомандует, нажимаешь все три кнопки, - говорит Эмма, по-прежнему смотрящая куда-то сквозь стену.
Риптайд слегка напрягается – ему не нравятся ракеты в принципе, даже если они направлены не на него, - и снова смотрит в окно, из которого доносится тянущийся пронзительный шум, а потом мегафон кричит хором с офицером, Риптайд разбирает только слово «Огонь!», и ему достаточно этого, чтобы понять, что ракета полетела до того, как поступил приказ. И почему-то одна.
- На поле, - командует Эмма, и Азазель цепляет обоих за руки, отпускает уже на полигоне и снова сам пропадает. Риптайд задирает голову и видит, что самолет летит как-то странно, словно его тащит в совершенно другую сторону.
- Что за…
То, что ракета в лучшем случае попадет самолету в хвост, он видит сразу, а еще он прекрасно знает, что Эмма, слишком занятая тем, чтобы скрывать их, в упор не видит траектории самолета.
На размышление уходит едва ли секунда. Риптайд не помнит, делал ли он так когда-нибудь, но сейчас это не важно, потому что главное – подцепить несущуюся ракету и подтащить следом за самолетом, который совершенно спокойно улетает из зоны обстрела.
Ему кажется, что ветер крутится у него в руке, слишком сильно, до сведенных мышц, но на самом деле узкая воронка коконом обхватывает ракету, заставляя ту кувыркаться в воздухе, и швыряет за самолетом, раз за разом ближе. Ракета все норовит выскользнуть, но Риптайд держит крепко, как будто вылавливает из озера большую серебристую рыбу.
Последний рывок – и Риптайд сжимает кулак, обхватывает его второй рукой и слезящимися от слишком голубого неба глазами смотрит на клубы дыма и непонятный кусок, отлетающий от стремительно теряющего высоту самолета и планирующий на темно-сером парашюте.
Азазель объявляется за их спинами, трогает Эмму за плечо, та кивает, и уже на палубе яхты до Риптайда доносится усиленный мегафоном взрыв аплодисментов.

- И что это было? – склоняет голову набок Шоу. У него чересчур растрепанные волосы и не так уж идеально сидящий пиджак, Риптайд видит, как Эмма молча сверлит взглядом складку на его рукаве.
- Русские получили своего чертика вместе со слегка помятой табакеркой. Трибуны ликуют, - излишне бодро рапортует Азазель. Шоу смотрит на Азазеля так, как обычно смотрит на Риптайда, и ничего не отвечает, обнимает Эмму за талию и уводит к лестнице вниз.

Глава 29

Глава 29.

Шесть утра – вовсе не то время, когда стоит лежать в пустой ванне и глотать кислый апельсиновый сок, но деваться Риптайду больше некуда, потому что все клубы уже закрываются, а все рестораны еще не открылись, а просто мотаться по городу в такую сырость, как сегодня, только ради того, чтобы подумать, ему кажется глупым. В конце концов, это его каюта и его ванна, и никого не должно волновать, что он там делает. Даже если он умирает от скуки.
Со взрыва самолета прошло около недели, судя по довольному лицу Шоу, его план в самом разгаре и исправно работает, Риптайд вовсе не горит желанием знать все подробности, напротив, в последнее время ему хочется, чтобы его вообще никто не трогал, никуда не отправлял и напрочь забыл о его существовании. Однако у Шоу слишком много энергии, Риптайд подозревает, что он сожрал на досуге какой-нибудь не тот провод и именно благодаря ему на побережье веерное отключение электричества. То, что до побережья больше сотни миль, при этом совершенно не важно.

Первое, что сделал Шоу, когда снова появился на палубе – вложил ему в руку ключи от катера и документы на подлодку и отправил в доки, сказав, что он может возвращаться, когда пожелает. Наверное, это можно было бы считать отпуском, если бы Шоу при этом не намекнул, что лучше бы ему желать побыстрее, в интересах общего дела, естественно.
В доках Риптайд проторчал пять дней, и вовсе не по собственной воле. Началось все с того, что его катер, пришвартованный у берега, оказался в прямом смысле загнан в угол двумя парусными яхтами, хозяева которых были неизвестно где. Да и вообще судов в порту было неожиданно много, и Риптайд потратил только два дня на то, чтобы узнать имена владельцев, найти их и доставить. Искал и звонил, естественно, он не сам, хотя больше всего ему хотелось решить эту проблему совершенно самостоятельно – раскидав перекрывающие ему путь в стороны парой торнадо, а заодно дав пинка не слишком расторопному администратору. К счастью для этого самого администратора, яхты успели отогнать до того, как Риптайд окончательно вышел из себя.
С подлодкой все оказалось еще сложнее. Выяснилось, что ее размеры не совпадают с их нынешней яхтой ровно настолько, чтобы на подгонку ушло много времени и денег, Риптайду эта идея не нравилась, он бы лучше слил эти деньги в казино или взял бы еще один небольшой катер, который ему так настойчиво предлагали с момента его здесь появления. Он бы так сразу и сделал, но Шоу вряд ли будет доволен отсутствием подлодки, денег и самого Риптайда, потому что один день внутри казино обычно растягивался на неделю, успевшую пройти снаружи. Еще одной проблемой было то, что на время сцепления яхты и подлодки им пришлось бы переехать черт знает куда, то есть в отель, а на сушу Риптайду неожиданно расхотелось. Он вообще слишком любил море, поэтому его единственного переезды на яхты больше радовали, нежели нервировали.
В конце концов Риптайд завалился в шезлонг у бассейна небольшой гостиницы, находящейся прямо в порту, кинул на лицо футболку и в очередной раз задумался о том, куда бы ему пойти – к катеру, к Шоу или банально на хрен. Решение пришло неожиданно, причем настолько, что Риптайд чуть не упал с лежака, когда вставал.
Кроме катера ему пытались показать еще и две яхты, причем ни одну из них у Риптайда назвать яхтой язык так и не повернулся. Скорее уж, это была пара круизных лайнеров, на них могли бы поместиться сотни две человек, но, как показала небольшая экскурсия, рассчитаны они были каждая мест на десять-пятнадцать. Стоимость яхт премиум-класса Риптайд даже узнавать не стал – все равно ему одна такая махина совершенно не была нужна, ему больше нравились небольшие катера и карманные, как прозвал их Азазель, яхты, на которых для него одного было достаточно просторно.
Идея Риптайда была до глупости проста, и он удивился, что она не пришла никому в голову раньше. Вместо того чтобы тащить сюда их «Эрлихкайт», можно было просто купить вторую яхту и здесь же дособрать ее и прицепить подлодку, не мотаясь туда-сюда. Оставалось выбрать яхту, что он и сделал.
Единственным различием между предложенными ему яхтами был цвет корпуса, и Риптайд, считавший, что яхта должна быть белой, но ни в коем случае не пушистой, неожиданно для себя подписал чек на покупку блестящей черной «Каспартины». Словно бы случайно, ее параметры почти точно подходили к подлодке, Риптайд заподозрил бы, что его обкрутили, но даже если и так – ему было плевать.
Второй катер он все-таки тоже взял, на этот раз чисто-белый, взамен старому, который тут же выставили на продажу. Не сказать, чтобы ему было жалко с ним расставаться, такое было только с самым первым его катером, подаренным несколько лет назад на день рождения. Тогда Шоу своим презентом его здорово удивил, а еще больше удивил Азазель, умудрившийся за неделю научить его плавать так, будто бы он родился со штурвалом в руках. До этого Риптайд как-то считал, что машины и старый вертолет, ради смеха угнанный с базы, - его предел. Оказалось, что водить суда ему нравится да и удается лучше и больше, и Риптайд частенько проводил время, гоняя на катере по темно-синей воде.
Разглядывая новый катер, Риптайд вдруг понял, чего ему так не хватало. Договоры были оформлены почти мгновенно, и вечером шестого дня он разбил о борт «Торренте» бутылку шампанского и отправился ночевать в открытое море. Поспать, правда, ему особо не удалось, потому что внезапно в его голове объявилась Эмма и, оценив обстановку, настоятельно попросила не задерживаться. Риптайд спросонья пожелал ей переехать в ад и мысленно записал в разряд надоедливых баб, но получив ментальную пощечину, даже извинился, правда, не слишком искренне.
До их яхты Риптайд добрался почти за сутки, катер развивал неплохую скорость, и Риптайд был более чем доволен покупкой, тем более что по пути он решил, что ближайшие дни проведет пусть и недалеко от их дурдома класса люкс, но все же на собственном судне.

На яхту он поднялся, вихрем скинув себе лестницу, закрепил катер и отправился в свою каюту, как обычно пройдя мимо кабинета Шоу. И тут же подумал, что подслушивать разговоры в этом самом кабинете начинает входить у него в непроизвольную привычку.
Он слышал, как Шоу спросил у Эммы, зачем Азазелю понадобилось менять курс самолета, ответ Эммы прозвучал слишком тихо, зато следующая реплика Шоу была четче некуда.
- Я никогда не сомневался, что они соответствуют друг другу.

Риптайд подтягивается на руках и садится, прислоняясь лбом к холодной стенке ванной, потом снимает с себя рубашку и шорты и медленно поднимается, чтобы включить воду. Сидеть просто так стало холодно, да и смыть с себя морскую соль все-таки надо, поэтому он все больше отворачивает кран с горячей водой и, закрыв глаза, устраивается под тяжелыми струями душа.

Глава 30

Глава 30.

- Что значит – ты купил яхту? Какую еще яхту?
Риптайд мысленно дает себе пинка за то, что рассказал Эмме о проведенной неделе, а не пошел сразу к Шоу, как собирался. Вряд ли он бы стал так кудахтать с утра пораньше. Эмма невыносимо раздражает Риптайда, и он ничего не может с этим поделать.
- Эмма, пожалуйста, дай пройти, пускай тебе Шоу рассказывает, это была его идея.
Эмма делает шаг назад, но продолжает сверлить его взглядом, Риптайд знает, что она копается в мыслях, и ему хочется снова оказаться в порту подальше ото всех.
На счастье Риптайда Шоу как раз идет к ним, в руках у него несколько листов с чертежами и какими-то текстами.
- Милая, узнай, пожалуйста, как там поживают наши господа, - улыбается Шоу Эмме, указывая глазами на лестницу.
Риптайд понятия не имеет, о каких господах речь, он почти уверен, что их либо не существует, либо они уже давно не поживают, но делает вид, его уход Эммы его безумно расстраивает.
Шоу усмехается ему, понимающе, но в то же время предупреждающе, плохо думать про Эмму разрешено только самому Шоу и, пожалуй, Азазелю, Риптайд, к своему счастью, не является ни одним из них, поэтому уход Эммы его только радует.
Шоу жестом приглашает его сесть на диван и протягивает листы, которые держал в руках, Риптайд просматривает их – там действительно чертежи подлодки, характеристики и что-то, похожее на инструкцию.
- Я решил, что будет проще купить вторую яхту и пристегнуть подлодку к ней, чтобы не таскаться туда-сюда. Яхта почти подходит по размерам, все обещали подогнать за две недели, не придется никуда переезжать.
Шоу снова начинает улыбаться, кивает с одобрением.
- Яхту, как я понимаю, ты уже купил? А это что у носа плавает за добавка?
- Продал тот катер, взял новый. Чек на аванс я им подписал, остальное они просили подписать вас.
- Договоры где? А чертежи возьми, посмотришь потом.
Риптайд поднимается:
- На катере. Сейчас принесу.
Шоу осаживает его и поворачивает голову в сторону, спустя пару секунд на палубе появляется Азазель.
- Заберешь документы? – просит Шоу. – Они на катере.
- Во второй каюте на полу, - уточняет Риптайд.
Шоу усмехается при словах о полу, Азазель же молча исчезает и возвращается с папкой в руках, передает ее Шоу и снова пропадает.
- Слушай, а что с ним такое? – вдруг спрашивает Шоу, доставая документы и одобрительно кивая в такт перелистыванию.
- С кем?
- С Азазелем.
-А что с ним?
Шоу выбирает из стопки договоры на покупку, складывает остальное обратно в папу и кладет на столик.
- Ты у меня спрашиваешь? Вы же вместе на неделю пропали.
Риптайд собирается облокотиться на столик, но промахивается, ударяясь локтем об угол, и сквозь мат ошарашенно спрашивает:
- Вместе?
Шоу закидывает ногу за ногу и поправляет очки, подносит листы поближе, внимательно перечитывает, а потом поворачивается к Риптайду с совершенно будничным выражением лица.
- А разве нет? Вы как-то синхронно пропали.
Пока Риптайд пытается придумать, что на это ответить, Шоу вновь утыкается в бумаги, на этот раз изучая характеристики яхты.
- Ну так что?
Пока Риптайд думал, Шоу уже успел дочитать страницу до конца и теперь смотрит на него поверх очков, как на насекомое под микроскопом.
- Я был один, - ворчит Риптайд и встает, берет чертежи. – Я еще нужен?
- Нет, можешь идти, - машет рукой Шоу. – Кстати, ты выбрал неплохое название.
Названия Риптайд не выбирал, но продолжать разговор не хочется, так что он просто пожимает плечами и идет в каюту, служащую им гостиной. Обычно там сидит Шоу, когда он не у себя в кабинете, но раз Шоу наверху, то Риптайд вполне может ее занять.

Через три часа Риптайд готов признать, что он сошел с ума. Нет, с чертежами было все в порядке, даже не пришлось ничего исправлять – оборудование для подлодки подходило идеально, и начинку подобрали именно с такой характеристикой, которую Риптайд бы хотел видеть. Проблема была в другом.
Что происходило у них с Азазелем, Риптайд совершенно не понимает, он не уверен и в том, применимо ли вообще в данной ситуации слово «их» или лучше будет сказать, « у него и Азазеля», отдельно.
Вдали от него Риптайд успел окончательно успокоиться, прокрутить про себя всю ситуацию с самого начала и понять одно – то, что он запутался окончательно. Единственное, что он смог выловить, это самое начало развала их отношений, ту драку на кухне, после которой он пошел к Азазелю поговорить, а Азазель сделал вид, что того разговора из четырех слов вовсе не было. Или не делал?
Риптайд бездумно мнет уголок чертежа, продолжая вспоминать.
Все время с того моменты Азазель медленно, но верно выводил его на конфликт, поддевал при каждом удобном случае, и как минимум в половине из них ему это удавалось. Он делал так и раньше, когда Риптайд и подумать еще не мог о том, что будет без тени сожаления разбивать машины и перепродавать катера не то что без согласия Шоу, а даже без того, чтобы поставить его в известность. Азазель учил его вовремя цеплять свои эмоции, чтобы не оступиться в самый неподходящий момент, и лучшим уроком, по его мнению, было постепенное доведение Риптайда до бешенства. Когда Риптайд понял, что вместо того, чтобы кидаться вперед, спокойно стоит и слушает, как оскорбляют, он согласился с мнением Азазеля.
Когда он сообщил об этом самому Азазелю, тот усмехнулся и сказал что-то про соответствия, Риптайд не помнил точно, да это было и не важно – тогда Азазель вообще часто поднимал эту тему. Риптайд не понимал половины из того, о чем он говорил: слишком много незнакомых имен, слишком много философии, слишком мало реалистичности. Возможно, будь он тогда внимательнее, сейчас все было бы не так запутанно, но что прошло, то прошло, понятий вроде «пожалеть о несделанном» для Риптайда не существовало.

- Новый катер?
Риптайд встряхивает головой и поворачивается на голос. Азазель стоит в дверном проеме, в руках у него блестят ключи. Поймав взгляд Риптайда, Азазель бросает связку ему в руки.
- Забыл на столе.
То, что ключи Риптайд оставил в замке на катере, он помнит точно, но Азазель произносит эту фразу, даже не пытаясь скрыть, что это всего лишь повод.
- Ты молодец. Быстро добрался.
Со стороны это похоже на глупый светский разговор, какие обычно начинаются между ним и Эммой, когда они встречаются с утра на кухне. Самые обычные повседневные фразы, такими обмениваются стоящие рядом в очереди люди.
Риптайд подумывает оставить без ответа и третью реплику, но ему интересно, зачем все-таки пришел Азазель. То, что за будничными фразами стоит совсем иной смысл, Риптайд понимает сразу и тут же удивляется тому, насколько хорошо он изучил Азазеля, если с уверенностью может сказать, что у того все написано на лице.
- Ты доволен?
- Вполне. Катер только цветом отличается?
Риптайд криво улыбается. Если он ошибся и сейчас, это будет концом.
- Я собирался вечером обкатать его как следует. Сможешь посмотреть, чем он отличается.
- Я и так вижу.
Вид Азазеля, который выходит из комнаты, а не исчезает из нее, вполне подходит под определение конца в голове Риптайда.

Конец.
Еще, возможно, будет эпилог.

запись создана: 04.09.2011 в 20:59

Вопрос: итого:

1. окей		13	(72.22%)
2. не окей		0	(0%)
3. я не с вами		5	(27.78%)
Всего:		18

@темы: что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?, X-men

---

Название: eine unnötige Zutat
Персонажи: Эрик
Рейтинг: PG
От автора: перед употреблением отодвинуть тарелку.

Каждый день Эрика заканчивается одним и тем же коктейлем. Мартини "Bianco" занимает половину высокого стакана, вторая половина отведена под смесь водки и свежевыжатого апельсинового сока. На дне затонула долька лимона. Ни соломинок, ни сахарного узора на кромке стакана, ни разноцветных, так подходящих сюда зонтиков.

У коктейля яркий солнечный цвет и свежий, фруктовый запах, в который вплетается аромат трав мартини и горечь водки. Свет настольной лампы проходит сквозь тонкое стекло стакана, и колышущаяся от малейшего движения руки жидкость отражается на противоположной стене еле заметной рябью.
У коктейля отвратительно-сладкий вкус, который не перебивает ни лимон, ни водка, а сок лишь усугубляет. Уже после одного глотка любому человеку захочется выплюнуть этот жидкий сахар и прополоскать рот обычной водой, еще и не один раз. Любому. Человеку.
Эрик не относит себя ни к людям в принципе, ни, тем более, к любым людям, и поэтому стакан с коктейлем каждый вечер в его руке. Практически все бывшие узники концлагеря любят сладкое, это - нечто символа, доказательства того, что ты на свободе. В лагере сладка только смерть, на свободе сладка жизнь, сладка до невозможности, до приторного вкуса на языке и хруста сахара на зубах. Эрик не исключение.
Как только у него появились хоть какие-то деньги, он скупил половину кондитерской лавки. Сейчас, когда и денег, и возможностей их тратить у него в достатке, тот порыв кажется глупым. Послевоенный польский шоколад по сравнению с настоящим швейцарским - как водяной пистолет перед заряженной "Береттой", у фигурного мармелада - вкус горелой резины, зефир кажется насквозь ватным, а в джемах совершенно не чувствуется ни ягод, ни фруктов. Семнадцать лет назад Эрик этого не знал, а потому жадно глотал щедро обмазанные вареньем неровно наломанные куски шоколада, делал целые башни из половинок зефира, перекладывая их ярко-красными мармеладными червяками и вновь шоколадом, и голодно вгрызался в импровизированные бутерброды. Это было не один и не два раза, но сладости все равно не хватало. "Не то, не так", - думал Эрик, набирая очередной пакет разноцветных приторных кусков.
Мартини появился совершенно случайно, когда Эрик перепутал ящики и украл не то. Странный прозрачно-желтый напиток в высокой бутылке чуть горчил и отдавал запахом жженого сахара и незнакомой травы, приманивая, не давая оторваться. Поначалу и вкус, и запах показались омерзительными, но что-то внутри не позволило Эрику просто выбросить бутылку. "Еда. Еду нельзя выбрасывать", - возникло в голове. Литровую емкость он прикончил за неделю, кривясь от горькой сладости и с каждым глотком привыкая к ней все больше. Никакой шоколад, никакое варенье не сравнится с натуральной ноткой горечи, оттеняющей природную сладость.
За время своих скитаний Эрик много где побывал и многое перепробовал, достаточно, чтобы сравнить. И выбрать. С каждым уничтоженным им нацистом в мартини добавлялся или убирался какой-то ингредиент, менялся вид мартини, менялись города и страны, виды за окнами самолетов, машин и гостиниц. Постоянным было только ощущение сладкой горечи на языке, холод стекла стакана и запах, пробивавшийся сквозь любые добавки.
Апельсиновый сок - в честь расплющенного в соковыжималке на собственном заводе бывшего заместителя начальника лагеря.
Водка - в память о предателе-русском, измывавшемся над своими соотечественниками хуже многих нацистов.
Долька лимона - золотые локоны Ирмы, последний раз ставшие алыми от вытекшей из разломанного черепа крови.
Еще двадцать различных ингредиентов, бывших "до". Двадцать три на данный момент. Двадцать четыре - сумма цифр на левой руке Эрика - станет названием для последнего варианта коктейля, когда он уничтожит Шоу. Двадцать четвертым станет дробленый лед, мелкий-мелкий, слишком быстро тающий. Он растворится в коктейле, словно бы его никогда не было, смешая с собой и горечь водки, и кислоту апельсинового сока и сладость мартини. Незаметно, пока Эрик будет греть стакан с любимым десертом в руках, превратит ярко-оранжевый в тусклый желтый. И после первого же глотка Эрик выплюнет разведенную дрянь и запьет обычной холодной водой. Выльет содержимое стакана в раковину, а черех секунду разобьет тонкое стекло о стену.
Он добился идеального коктейля, как и хотел все эти годы. По странной случайности последний ингредиент превратил его коктейль в бесполезную мешанину, в которой нет места ни сладости, ни горечи, ни цвету.

@темы: картинка, что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?, X-men

---

Название: der Weg zur Hölle
Автор: silber_mond
Персонажи: Эрик, Чарльз, Шоу рядом плавает
Рейтинг: general
Дисклеймер: everything under Marvel's control

Ад - место, в которое можно попасть тысячей способов, пройти тысячи дорог, поначалу, возможно, ведущих в рай, но главная дорога, как известно, наиболее коротка и широка и выложена исключительно благими намерениями.

Персональный ад Эрика сейчас движется на пятьсот с небольшим метров ниже его босых ступней, с каждой секундой ускользая все дальше, словно увильнувшая из сетей серебристая рыбка. В ушах до сих пор стоит шум, то ли от моторов, то ли от взрывов патрульных скутеров, то ли от воспоминаний, вызванных Эммой в его и без того воспаленном мозгу.
- Эрик, иди сюда быстрее!
Он даже не поворачивает голову на звук, продолжая буравить взглядом еще волнующуюся воду, руки словно сами тянутся туда, вниз и немного вправо, ровно к тому месту, откуда он вынырнул буквально несколько минут назад. Похожая на железного зубатого кита субмарина сама не отпускает невидимую сеть, даже невидимая, приковывает к себе, и Эрик чувствует себя крысой, заслышавшей дудочку крысолова, но не знающей, откуда она звучит.
На плечо опускается рука, и Эрик инстинктивно сбрасывает ее одним резким движением плеча, разворачиваясь спиной к бортику катера.
Голубые глаза, ровно под цвет океанской воды днем, смотрят на него мягко, с сочувствием.
- Эрик, тебе нужно переодеться, здесь ужасный ветер.
На лице непроизвольно появляется ухмылка. После трех лет лагеря и последующих скитаний этот кажущийся ужасным для благополучного американца ветер и соленые брызги для Эрика - один из символов чертовой свободы. К тому же то, что творится сейчас у него в душе и в голове, давно перекрыло и холод, и мокрую одежду, и даже то, что он еще жив. Оказавшись в ледяной воде и изо всех сил пытаясь остановить или хотя бы замедлить "Каспартину", он готов был умереть, если Шоу умрет там же, всего лишь в десятке метров от него, задыхаясь от ярости, бессилия и нехватки кислорода, а Эрик будет медленно считать. Ein. Zwei. Drei. Feuer! Но вместо выстрела в его голове зазвучал голос, который Эрик в первые несколько секунд принял за начинающиеся от перегрузок галлюцинации. Но Эрик был в сознании, а голос продолжал говорить, звать его по имени, уговаривать остановиться. Тогда он даже не удивился, одним ударом пытаясь избавиться и от голоса, и от вцепившегося в него человека, но ничего не получалось. Эрик терял контроль над лодкой, над собой, надо всей ситуацией, чувствуя, как в горло струится кроваво-соленая грязная вода. Сил сопротивляться больше не было.
Он не сразу осознал, что уже вынырнул на поверхность и дышит, наконец, дышит воздухом.
- Отстань от меня, отстань! - как только он обретает способность двигаться и говорить, он сразу же отбрасывает от себя непрошеного спасателя.
Крик отзывается спазмом в горле, и Эрик вновь с головой окунается под воду, в идущие от мотора катера волны.
- Кто ты? - захлебываясь, спрашивает он, но ответ ничего не дает.
- Я слышал тебя. Как ты это сделал? - сквозь плещущую воду Эрик пытается рассмотреть молодого мужчину, но ему удается отчетливо разглядеть только огромные, в пол-лица, синие глаза.
- Ты слышишь меня? - голос вновь объявляется в голове, и Эрик, очнувшись, оглядывается по сторонам. Вокруг уже не вода, а вполне себе твердая палуба, и люди, много людей, Проходит пара мгновений, пока он, наконец, вспоминает, почему стоит здесь.
- Какого черта тебе это нужно - уже не озлобленно, просто устало спрашивает он, стирая с лица капающую с волос воду. Суше не становится, и тогда он просто загребает волосы ладонью и отводит назад, заставляя холодные капли стекать по шее.
- Сначала ты переоденешься и выпьешь чего-нибудь горячего. Да и я тоже. И я тебе все объясню. Идем.
- Чарльз! - окликает его Эрик.
Чарльз послушно разворачивается, внимательно глядя на Эрика прищуренными из-за резкого ветра глазами.
- Это было твое самое дурацкое благое намерение, - с ухмылкой сообщает Эрик, подходя ближе.
Чарльз пожимает плечами.
- Значит сейчас мы пьем кофе и готовимся идти в ад.
Он спускается на нижнюю палубу и ждет, пока Эрик догонит его.
"Надеюсь, сливки на этом корыте найдутся?" - настигает Чарльза слишком громкая мысль.

@темы: картинка, что мы будем делать сегодня вечером, ручечка?, X-men