Местный редизайн хэдканона Саурона хд
Сто лет обещала чего-нибудь Катеньке, когда ж еще, если не перед экзаменом хд
Название: Ему нравится
Персонажи: Саурон, Эонвэ, Мелькор
Предупреждение: бессюжетно, метафорично, хэдканонно. Логичный Саурон хд
800 слов
Ему просто нравится.
Кажется, каждый считает своим долгом хотя бы попытаться укорить его за то, что он уходит, но его это ничуть не задевает. Они не понимают. Они отвратительны в своем единомыслии, их слова — общие, их дела — общие, у них нет ничего своего. Высшие существа, не способные понимать и принимать — зачем такие нужны?
Между ними костер, даже не думающий гаснуть. Эонвэ — белые одежды, вплетенные в волосы шнурки с перьями, сидит напротив. Уже не пытается отговаривать или что-то спрашивать, даже не смотрит презрительно.
— В конце ты получишь по заслугам, — обещает он, и отражающееся в его глазах пламя Майрон запоминает просто потому, что это выглядит красиво.
Им обоим многое дано, но дар предвидения не достался.
— Все получат.
Запястье Майрона обвивает змея, не живая и не мертвая, она дотягивается и кусает его за палец, когда устает висеть в одном положении. Она — его собственное творение, и пока это — лучший подарок, который он когда-либо получал.
— И ты придешь ко мне и попросишь пощады, и я не в силах буду тебе помочь.
Когда уж есть хоть какой-то опыт, можно обойтись и без дара.
— Я не дам тебе даже шанса просить о пощаде.
Эонвэ тоже делает ему незабываемый — ни для кого не забываемый прощальный подарок.
***
Ему нужна цель. Мелькор швыряет в него целый веер, на выбор. Саурон собирает их и раскладывает от более к менее важному. Теперь все, что он делает, имеет смысл несколько больший, чем просто быть сделанным. Один из его даров — стремление и умение упорядочить, превратить в связную систему, отныне перестает быть бесполезным.
Пространные разговоры ему по-прежнему не нравятся. Рассуждения Мелькора, половина из которых — ложь, слушать несомненно интересно, но и только. Он любит не слова, а действия. Здесь никто не заставляет его слушать и не запрещает делать. Большего и не надо.
Он продолжает пропадать в кузнице, вполовину из-за необходимости обучения других. В его списке через два пункта — война, для которой нужно лучшее оружие.
Он и есть лучшее оружие.
Понимание этого приходит много позже, тогда, когда решающая битва проиграна. Он остается во главе разгромленной земли, с большого пальца на сапог стекает кровь, но он не чувствует укусов.
Нужно что-то делать, но он не понимает, что, и делает то, что умеет лучше всего — планирует.
А планы, тем более, собственные, обязательно должны быть выполнены.
Он задумывается всерьез только тогда, когда вновь оказывается в башне огромного, совсем не похожего на тот, прошлый, замка. Окна выходят во все стороны, и он передвигается по кругу, каблуки отбивают четкий ровный ритм.
Несгибаемый клинок. Провисев на стене без дела, он попадает к мастеру, который знает его истинное предназначение. Убивать, со свистом рассекать воздух, а затем плоть, и снова воздух, разбрызгивая тяжелые бордовые капли. Однажды использованное по назначению оружие перестает быть простым украшением. Даже без воина меч остается острым и ранит любого, кто не знает, как должно с ним обращаться.
Бывший майа Ауле, он создан рукой кузнеца, как и любой меч, но только в руке воина он обретает свой смысл. Лучшее оружие — лучшему воину. Мелькор не мог не забрать его себе, он не мог не уйти. Это правильно. Это логично. Таков порядок.
***
Ему это нравится.
Поражения на самом деле не приносят такого уж расстройства. Мелькор злится, Саурон запоминает, где, кого и в насколько поверженном виде тот хотел бы видеть, и достраивает те части плана, которые отвечают на вопрос «как». Попутно добавляет то, что нужно лично ему. Мелькор еще не раз где-то пропадет, а Саурон не имеет на это права — планы порушатся.
Но он знает, когда может отвлечься.
Он способен пробраться куда и где угодно, если понадобится. Не обязательно незамеченным, но ему и не нужно.
Костер горит, и пламя отражается в глазах все так же, будто он отошел на минуту. Белые доспехи, наплечники в перьях – нет, прошло уже очень много времени. Его собственные одежды – черные, подвеска с птичьим черепом здесь и сейчас выглядит отменной насмешкой.
К горлу тут же прижимается меч, почти ласково, но Саурон чувствует опасные чары. Эонвэ не имеет права его прощать, а что насчет убийства без суда?
Схватить живым не сможет. Никто не сможет.
Он рассыпается облаком летучих мышей, взмывает вверх, туда, где огню костра не достать ночную темноту. Где бы и кем бы ни был, он все равно ценит красоту — хотя бы во взмахе клинка, когда тот возвращается в ножны, а отсвет огня гаснет, едва лезвие скрывается целиком.
Черепок падает на землю, откатывается прямо в костер. Единственный намек на то, что он здесь был.
***
Послушная движению руки, лава застывает на месте. Он погружается в нее, вязкую, яркую, почти целиком. На поверхности остается только рука, и сияние кольца он видит даже сквозь поток.
Никто не мешал его создавать.
Никто не указывал, не говорил, как глупо связывать себя с вещью.
Сила стекает в жерло, вливается в лаву, раскаляя ее заново.
Едва он поднимется, начнется извержение. Обжигающее, искристое, неостановимое. Весь мир — кузница, и время заново разжечь горн.
Отныне он сам себе и воин, и меч, и кузнец.
И ему это нравится.